Книга По праву крови, страница 113 – Ксения Родионова

После душного жара внутри, ветер за дверью прошил холодными иглами насквозь. Мия и Гастон тихо переговаривались, я не прислушивался, пока она не обратилась ко мне.

— Можешь подождать у экипажа или погулять часок-другой.

— А вы куда?

— За планами.

Мия уже удалялась по переулку, не удостоила меня объяснениями.

— Командир не велел тебя брать, сам понимаешь, — пробасил Гастон извиняющимся тоном.

Я побрёл к стоянке. Велико было искушение отправиться к дому Анны, и мне стоило огромного труда противостоять ему. Не хотел давать Сиху очередной повод упрекнуть меня в глупости, если за домом велась слежка.

Бесконечное щебетание Оливии сводило с ума. Оно вилось в воздухе, как назойливая муха, которую не прихлопнуть, не отогнать. Галерея, картины, приёмы, наряды, сплетни-сплетни-сплетни. Я честно пытался вникнуть в этот словесный водопад, но её голос расплывался в фоновый шум, бессмысленный и раздражающий. Кажется, после всех моих корректировок в её сознании что-то окончательно перекосило, и теперь супруга изливала всё подряд, стоило мне переступить порог или открыть глаза утром. Обычно я просто отключал слух, периодически вставляя автоматические «конечно, дорогая» или «ты абсолютно права», но сегодня…

Сегодня раздражение било током по нервам. Я плохо спал. Снова. Не сны даже, а некое шевеление на задворках разума, ощущение пристального взгляда в спину. И проклятый зуд глубоко под кожей на ладонях и у основания черепа. Ни красноты, ни сыпи, лишь навязчивое ощущение, будто под кожей копошатся тысячи невидимых муравьев.

— … и потому я думаю, нам стоит объявить до Дня Отваги, — это заявление, произнесённое с подчёркнутой значимостью, на мгновение пробилось сквозь мою психическую броню.

Я медленно перевёл на неё взгляд. Она сидела напротив, вся такая изысканная и довольная, и подливала мне в чашку кофе.

— Что?

— Александр, ты совсем меня не слушаешь! — надула губки. Идеально отточенный, заученный жест. — Я говорю, что нужно сообщить семье до праздника. Матушка, наверняка, устроит приём. Не хотелось бы, чтобы выпадало на близкие даты.

Она придвинула ко мне блюдо с бутербродами. Запах копчёной рыбы и сливочного масла внезапно вызвал лёгкую тошноту.

— Да-да, конечно. Как скажешь, — я отпил глоток кофе. Горечь показалась почти успокаивающей. Единственный ясный вкус в этом размытом мире.

Мысль упорно ползла назад к Анне. Не к Оливии, чей рот продолжал открываться и закрываться, порождая новые планы и глупости, а к той, что томилась в казармах. Стоило представить её лицо — бледное, осунувшееся, с тёмными тенями под глазами, но всё ещё с тем самым упрямым огнём внутри — и зуд немного отступал. На секунду. Словно морфий. Мысль о том, чтобы просто прийти туда, постоять рядом, подышать одним воздухом, стала настолько физически ощутимой, что аж сводило челюсти.

(Успокойся. Она всего лишь инструмент. Проводник. Ничего более.)

Но это была ложь. Я это знал. Она была ключом. И дверью.

Завтрак, наконец, закончился. Оливия упорхнула, довольная своим обсуждением важных дел со с мной. Тишина, впрочем, была обманчива, ибо в ушах стоял назойливый высокочастотный звон, фоном к которому шуршали те самые невидимые муравьи под кожей.

Я прошёл в кабинет, запер дверь на ключ. Здесь пахло кожей, старыми книгами и пылью. Без духов и без болтовни Оливии. Я потянулся к верхнему ящику стола, где лежал аккуратно сложенный лежал приказ Гловера.