Книга Хозяйка старой пасеки, страница 107 – Наталья Шнейдер

— Удобно, — согласилась я.

— А зимой он мороженую рыбу возит из Белой Гавани. Так и живет.

— Если он к кому-нибудь из вас заедет, сделайте одолжение, пусть пришлет ко мне помощника или сам заглянет, — сказала я. — Возможно, к тому времени и у меня найдется что ему продать.

— Передам своему управляющему, — кивнул Северский. — И жене передам.

— Спасибо. — Раз уж выдалась возможность, нужно разузнать поподробнее. — Этот Медведев — единственный купец в уезде?

Марья Алексеевна рассмеялась.

— Нет, конечно. Но у них у каждого свое дело. Торопов скупает зерно, гречиху да льняную тресту. 1 Ситчиков, как фамилия его велит, — холстины. Это выгодней, чем Торопову тресту сбывать, если есть кому прясть да ткать. Да и зерно, признаться, лучше Рогожину продавать, только не как есть, а солод, ржаной да пшеничный. Сальников, как ему фамилия велит, скот скупает и гонит в город на рынки. Ему же охотники шкуры продают. Бывает, Кошкин проезжает, Захар Харитонович.

— Захар Харитонович? — подпрыгнула я.

Марья Алексеевна поняла меня по-своему.

— Да, человека в его летах уже неудобно только по фамилии называть. Да и товар у него уважаемый: чай, кофий да сахар. Только он на мелочи размениваться не будет: если чай покупать, то сразу цыбик 2 , если кофий, то мешком, сахар не меньше пары голов разом. Зато в долг продает, да и просто так у него занять всегда можно.

— Глафира Андреевна, вам опять нехорошо? — встревожился князь. — Вы побледнели.

— Все хорошо, — через силу улыбнулась я. — Голова закружилась, переволновалась, должно быть.

Доктор оторвался от бумаг, схватил меня за запястье, щупая пульс.

— Действительно, Глафира Андреевна только вчера пережила сильнейшее потрясение, поэтому даже небольшое волнение может проявиться куда ярче обычного.

— Все хорошо, — повторила я. — Эта мелочь не стоит вашего беспокойства. Давайте вернемся к делам: кому я смогла бы продавать мед?

Тот сон, очевидно, был не сном, а остатком памяти Глаши, последним ее потрясением незадолго до смерти, и, наверное, поэтому пережившим саму Глашу. Мне захотелось постучать лбом о стену, будто это могло выбить из головы тот сон — не сон. Но рядом были люди, и я усилием воли отогнала дурноту. Чего я боюсь, в самом деле? Откажу, да и все. Сошлюсь на траур.

— Мед вы тоже можете продать Медведеву, — охотно откликнулся князь. — Сласти и все, что с ними связано, по его части. Очень он сокрушался, что дело вашего батюшки некому было продолжить. В хорошие-то годы Медведев у него по двадцать пудов покупал меда липового да кипрейного, лучших сортов.

— Погодите. — Я начала крутить в голове цифры, радуясь, что нашла чем ее занять вместо бестолковых волнений. — Двадцать пудов? У батюшки было пятьдесят ульев — это примерно две пятых пуда с одного?

Северский кивнул.

Шесть с половиной килограммов меда с колоды в хороший год? Я-то думала, при худшем исходе получу десяток!

Хотя стоп. Может быть, дело не в пчелах, а в пчеловодстве. Я же не буду разрушать гнездо и ослаблять семью, чтобы добыть мед. В любом случае не попробую — не узнаю.

— И почем сейчас Медведев покупает мед?

— Прошлым летом Лисицыну дал пятнадцать отрубов за пуд.

Что ж, если работницу на день можно нанять за змейку, то триста отрубов — неплохие деньги. Осталась сущая мелочь — превратить мои планы в настоящую пасеку.