Книга Ужасы Фобии Грин, страница 69 – Тата Алатова

Столица готовилась к инаугурации. Слопы развешивали торжественные флаги, высаживали на газоны цветы, более тщательно мыли асфальт. Улицы заполонили люди в военной полевой форме, слышался говор из разных провинций страны.

Соединить магию. Победить в войне. Стать свободными.

Радио выкрикивало лозунги в затопленный солнцем город.

Фобия пошла к океану. Легла на теплый песок и долго смотрела в безмятежную синеву неба.

Крест умрет вместе с Наместником. Это правильно. Верный пес кровавого диктатора давно заслужил своей смерти. Он, чьим именем пугали младенцев триста лет тому назад, безжалостный воин, не знающий стыда, жалости, колебаний.

— Я отрекаюсь от своего имени. Отныне и навеки. Принимаю свой крест — служить тебе при жизни и после смерти…

А ведь у него тогда еще было сердце. Наместник вырвал его куда позже — перед самой своей смертью. Все то, о чем написано в учебниках по истории, Крест делал с живым, бьющимся в груди сердцем.

Абсолютная покорность. Беспрекословное подчинение.

Он заслужил смерти, как никто другой.

И она отдаст его им — отдаст вместе с Наместником, потому что эта страна, и эти люди, чей смех ласкает сейчас ее слух вместе с тихим шепотом моря — они заслужили своего счастья.

Фобия отдаст им Креста, и это так же непреложно, как и то, что после этого она поедет и обнимет маму.

Первый раз в жизни обнимет маму.

Крест бы пожертвовал Фобией по мановению руки Наместника.

Да дело даже не в этом.

Искупят ли сто пятьдесят лет лет в камере-одиночке два столетия верной службы убийце? Два столетия убийств?

Кто она такая, чтобы судить?

И вдруг с кристальной четкостью пришло понимание.

Она имеет право.

Не будет у Креста другого судьи, кроме нее, Фобии. Девочки, которой он позволил себя любить. Себя — такого изломанного, усталого, несвободного.

Он позволил ей любить себя — ночь за ночью отдавая себя во власть этих тонких рук, этих горячих губ. Там, среди невнятного шепота и смятых простыней, он позволил ей.

И только она, Фобия, станет его судьей и палачом.

Никто другой.

Это было так просто, что сердце сразу перестало болеть. В конце концов, она с раннего детства не надеялась на то, что когда-нибудь сможет быть счастливой. С чего бы переживать об этом сейчас? Все будет правильно, все будет так, как нужно.

Фобия поднялась на ноги и пошла к дому, где жили ее родители. Больше у нее не будет возможности обнять маму. Больше уже нет.

Он понял все сразу — по спокойной уверенности, которая смотрела на него из-под выцветших светлых ресниц.

— Мне жаль, что я так и не смог любить тебя по-настоящему, — только и сказал Крест.

— Мне тоже, — эхом отозвалась она.

И больше они к этому разговору не возвращались.

Накануне своей инаугурации Мерак Леви напился.

Фобия настолько привыкла не считать Наместника, а так же и его наемника людьми, что очень удивилась этому человеческому поступку.

Она уже спала, измучившись от переживаний и мрачных предчувствий. Как правило, Фобия не дожидалась Креста, у которого накануне Великого Дня было так много дел, что он приходил глухой ночью и уходил задолго до рассвета. Фобия не знала, как он может так долго держаться без сна, сама она старалась спать как можно больше, накапливая силы. Однако кошмары неотвязно преследовали ее, и отдых не приносил ни облегчения, ни покоя.