Книга Дочь атамана, страница 41 – Тата Алатова

Послышались шорох юбок, шаги, скрип двери.

— Прочитали, стало быть, письмо? — тихонько спросил Гранин.

— А кто бы не прочитал? Не каждый день твоего управляющего по голове статуэткой бьют. И вот вы мне скажите, Михаил Алексеевич, что это вас понесло к Мелехову-то?

— Все мягкотелость моя, Александра Александровна.

— Пожалели его, значит, — резко, гневно воскликнула она, — он отца — шутом гороховым, а вы его пожалели!

— Пожалел, — согласился Гранин и осторожно приоткрыл глаза.

Саша Александровна стояла в ногах его кровати, сжимая резные столбики с такой силой, будто собиралась оторвать их.

— Да знаете ли вы, что с вами сделает отец за такую жалость, — начала она сердито и продолжила, не меняя тона: — Так что не вздумайте даже признаваться в этом! Скажете — сторожить пришли, чтобы он не сбежал раньше времени, ну и получили по голове. Неважно, что вы скажете, только не то, что пришли предупредить Мелехова! Да как же вы только додумались до такого!

— Саша Александровна, — перебил он ее пламенную отповедь, — а ведь вы тоже мягкотелы. Нас ведь таких тут двое.

Она вспыхнула, вскинула голову норовисто, задрала подбородок повыше, а потом вдруг рассмеялась и села на стул возле кровати.

— Давайте сохраним это в тайне, — предложила Саша Александровна мирно. Щепка и есть. Быстро вспыхивает, быстро гаснет. — Ну, поняли теперь? — спросила она важно. — Вот чем оборачивается добро, направленное на дурного человека. Ну что с вами такое, Михаил Алексеевич.

— Я представил… что Александр Васильевич его пороть станет. И так противно стало.

— Ну и выпороли бы, — пожала плечами Саша Александровна, — а раньше и вовсе бы рук лишили. А вы как думали? Это называется справедливость, милый мой. А теперь засыпайте скорее, доктор раньше утра вряд ли прибудет. А к вечеру и отец всенепременно явится, правосудие вершить будет. Правосудие! — она назидательно подняла палец. — А не истязание невинного. Впрочем, может, и без порки обойдется, раз уж вам так это неприятно. Отвезут Мелехова в полицейскую канцелярию, и всех делов. А там уж или каторга, или виселица. Зато — никакой порки!

— Вы нарочно меня колете словами, как иголками?

— Может, и нарочно, — ответила она довольно холодно. — Порка ведь получше виселицы будет? Так что вы уж потерпите как-нибудь, а я уговорю отца разобраться по-свойски, без суда.

— Никогда в жизни, — отозвался Гранин, изумленный происходящим, — меня не отчитывала столь юная барышня.

— Барышня ваша бабушка, — привычно отозвалась Саша Александровна, вставая, — а я дочь атамана, и уж будьте уверены, характер имею.

— Да ведь крапива, а не характер.

— Смотрите-ка, битый небитого попрекает, — засмеялась она и вышла из комнаты.

Утром и правда приехал доктор — усталый и закутанный в сто одежек. Зевая, ощупал шишку на голове Гранина, прописал постельный режим на неделю, а потом с удовольствием остался на завтрак.

Саша Александровна, кажется, отлично выспалась и сменила гнев на милость. Лично заглянула, чтобы поблагодарить за новую кухарку:

— Она, конечно, крайне необщительная особа, но в готовке понимает куда лучше Семеновича. Так что жизнь наша стала гораздо приятнее. А что же вы, так и будете неделю лежать?

Если бы он мог — наварил бы себе, нашептал нужных настоев, но ни трав нужных нет, ни объяснить домашним никак, с чего этого управляющий вдруг знахарством занялся.