Книга Шаг сквозь стену, страница 193 – Алексей Макеев, Николай Леонов

Старики, сидящие на скамейках вдоль аллей, словно стражи времени, погружены в свои мысли или невзначай отдаются непринужденной беседе с соседями по лавочке. Лица их – образы спокойствия и добродушия, вылепленные десятилетиями испытаний и радости, печалей и улыбок. Бывалые и мудрые, они обрели то особенное умиротворение, что приходит лишь с годами. Некоторых из них можно заметить с шахматными досками. Они вдумчиво изучают фигуры, время от времени тихонько передвигая ладьи и ферзей, словно зная, что успех не важнее самого процесса игры. Эта шахматная партия сродни жизни: однажды сделанный ход может привести к неожиданному исходу, но мудрость и терпение находятся в умении читать будущее собственным сердцем.

Другие просто наслаждаются легкими дуновениями ветра, который овевает их лица, приятное дыхание города, живущего своей неторопливой суетой. Да, именно так, и именно здесь ты не чувствуешь стремительного и неумолимого движения города, его невероятного ритма. Этот ветер – несуетливый и благостный, как и сами старики, символ жизни и движения. Он несет с собой ароматы начавшегося лета, шум далеких машин, отголоски чужих разговоров. Это дыхание напоминает им о том, что город живет рядом, но этот парк рядом с городом никуда не спешит, принимая их в свои объятия. Так они сидят, наблюдая, как вокруг протекает жизнь. Их глаза, глубокие и ясные, видели многое, и, возможно, именно поэтому они научились радоваться простым вещам. Рядом с ними, на этих тихих скамейках, сама жизнь замедляется, обретая свое истинное значение в этих мгновениях покоя и гармонии.

Ну, вот, решил Гуров, теперь можно идти домой.

– Маша, ты дома? – зычно позвал Гуров из прихожей.

– Что за вопросы? – отозвалась с кухни жена. – Куда я могла деться от любимого голодного и уставшего мужа?

Маша выпорхнула из кухни с перепачканными в муке руками и чмокнула мужа в щеку. Ну, вот и порядок, подумал Лев Иванович. Теперь бокал вина или рюмку водки, вкусный ужин, и задремать перед телевизором, и только ощущать рядом теплое неторопливое дыхание Маши.

Когда Саула привели в кабинет Гурова, он молча достал из сейфа пакет, развернул кусок меха и положил его кожей вверх на столе. Саул молча уставился на находку, потом опустил голову. Молчание длилось всего пару минут, но за это время Саул, казалось, метался в своих мыслях, пытаясь принять правильное решение.

– Не надо молчать так глубокомысленно, Серафимов, – сказал Гуров. – Это непродуктивно. Нам обоим невыгодно тянуть время, потому что нужно заканчивать это дело, а тебе определяться с твоей позицией в этом деле. Либо ты молчишь, мы предъявляем доказательства в суде и ты получаешь по максимуму, либо ты включаешь голову, помогаешь нам во всем, и мы пресекаем все вместе этот французский проект. Повторюсь для особо непонятливых: вместе пресекаем, а не только уголовный розыск.

– И типа мне зачтется признание и содействие следствию? – хмыкнул Саул. – Срок на пару лет скостят?

– Серафимов, мне о тебе говорили, что ты хитрый, расчетливый и удачливый вор. Мне кажется, что я слушал сплошную ложь. Ты просчитай хоть немного вперед. За организацию грабежей и убийств тебе ведь причитается роль создателя преступной группировки, а содеянное предумышленно и по предварительному сговору может вообще привести тебя к вышке. Сколько тебе лет, Серафимов? Ты прикинь, что, сидя там, на спецзоне, и не надеясь выйти, ты умрешь гораздо раньше, чем на воле, чем на обычном строгаче. По твоей статье тебе не светит досрочное освобождение. Еще и потому, что через десять или пятнадцать лет ты начнешь тихо сходить с ума. И если даже предположить, что какой-то судья через много-много лет сочтет, что ты искупил вину перед обществом, и выпустит тебя, ты прямиком попадешь в психушку, но только ты не ощутишь никакой разницы, потому что будешь к тому времени тихим помешанным. Будешь мочиться под себя и есть с ложечки, если найдется кто-то, кто будет тебя кормить. Не будь идиотом, Саул, ты проиграл, и проиграл по полной программе. Не заставляй меня знакомить тебя с показаниями Косоногова, Симарева, Белеца, Ювачева, Кускова, Струкалева, Павла Ларионова… ой, пардон, Поля Лари! Ты должен понять, что на этом этапе мы уже можем вообще обойтись без твоих показаний. И ты окажешься никому не нужен. Вообще никому!