Книга Гибель Лодэтского Дьявола. Второй том, страница 80 – Рина Оре

По щекам Маргариты покатились слезы. Она стала их вытирать, когда раздался стук. И это стучал мужчина. Прекрасно понимая, кто это пришел, девушка открыла дверь.

– Добрый вечер, Ваша Светлость, – сказала она, впуская Рагнера, который сразу же нахмурился, увидев ее заплаканные глаза.

– Добрый… – буркнул он.

Рагнер прошел в комнатку и встал в ее центре.

– Рад вас видеть, брат Рагнер, – ласково произнес брат Амадей.

– Не начинай свои святошные уловки, – предупредил его Рагнер. – Был у меня брат, и я его ненавидел. Не доводи меня, монах.

– Как же мне называть вас?

– «Ваша Светлость» меня устроит.

– Очень вам подходит, – без намека на иронию произнес брат Амадей, но это прозвучало как издевка. – Такому светлому и доброму человеку – очень подходит.

Рагнер, справляясь с клокочущим в нем гневом, закрыл глаза.

– Сестра Маргарита, – позвал девушку брат Амадей, – могла бы ты поднять мне подушку за спиной. Его Светлость пришли поговорить со мной о чем-то важном.

Рагнер удивился догадливости праведника. Пока Маргарита поправляла подушку, а брат Амадей осторожно подтягивался на руках, он увидел, как золотистая коса заскользила по груди священника и тот ненадолго изменил своему чистому, исполненному вселенской любви взгляду: занервничал – стал походить на обычного человека. Рагнер прищурил глаза и скривил рот.

– Прошу, оставь нас одних теперь, сестра, – с прежним ласковым лицом обратился брат Амадей к Маргарите.

– Ты тут, что ли, теперь распоряжаться будешь?! – рявкнул Рагнер и прервал ответ праведника: – Молчи лучше. Мое терпение на исходе. Не был бы ты таким слабым, я бы сам тебя зарезал, и по хрен мне… Надо было, всё же, задушить тебя тогда на скамье, – тихо проворчал он себе под нос.

Маргарита не знала, что ей делать: она страшилась за брата Амадея – и надо было бы остаться, но также она хотела уйти как можно дальше от Рагнера. Тот, замечая, что девушка медлит, мрачно сказал:

– Иди, скоро уж обед.

Опасливо озираясь, Маргарита вышла из комнатки, а Рагнер сел на стул перед кроватью праведника, сложил руки на груди, вытянул ноги и скрестил их в лодыжках.

– Слушай меня, монах, – жестко сказал он. – Отвечаешь на мои вопросы – ничего более! Никаких больше не относящихся к делу песнопений. Зови меня «герцог Раннор». И я даже прошу тебя, монах, следи за тем, что говоришь. Я из последних сил держусь, чтобы в окно тебя не вышвырнуть!

Брат Амадей кивнул.

– Можем говорить на языке вашего края, – предложил праведник на лодэтском.

Рагнер впечатлено взмахнул бровями и продолжил говорить по-лодэтски:

– Я хочу знать, что ты думаешь о бывшем градоначальнике Совиннаке. Можно ли ему доверять?

– Я бы мог ответить на ваш вопрос, но не буду. Иначе, если помогу вам, то обреку Лиисем на завоевание. В таких случаях, когда я не знаю, как поступить, то доверяюсь Богу и ожидаю. И вам того же советую. Доверьтесь Богу, герцог Раннор.

– Я тут и так слишком долго жду! Моих людей надобно чем-то занимать, а то они твой город разнесут со скуки. Раньше Лиисем завоюем – раньше уйдем, так что… Я тебе жизнь, вообще-то, спас, хотя по уму должен бы был оставить твою рясу на той скамье и идти своей дорогою.

– Не стоит думать, что я вам неблагодарен. Я восхищен вашим поступком, герцог Раннор. Но вы лишь орудие Бога, орудие, действующее по его указанию.

Рагнер закрыл глаза и скривил лицо, словно у него внезапно заболела голова.

– Вы можете меня пытать, – предложил брат Амадей, и Рагнер от удивления открыл глаза. – Я знаю ответ на ваш вопрос и точно всё расскажу под пытками.

– Ты умалишенный? Я ведь могу… Не боишься? Твои братья сатурномеры из всех храмов поснимали да попрятались. А ты что? Один такой бесстрашный? Или, может, просто дурак?

– Я тоже боюсь… Но на все Божья воля. А уж Бог рассудит: плените ли вы герцога Лиисемского или нет.

Рагнер немного помолчал, вколол свой ледяной взгляд в праведника, но, встретившись с его ласковыми очами, вскоре отвел глаза к стене.

– А про нее что скажешь? – хмуро спросил он. – Про Маргариту… Придет за ней супруг? Одиннадцать дней уж почти прошло…

Брат Амадей подумал и произнес:

– На все воля Божия.

Рагнер шумно вобрал грудью воздух и столь же шумно выдохнул его.

– Ты мне надоел! Божья воля, воля Божия… Уж не этой ли, своей волей Божией, ты ее, Маргариту, до слез тут довел?

– Именно ей, – охотно подтвердил брат Амадей.

Рагнер невесело, но искренне расхохотался.

– Сам от тебя чуть не плачу, – еще посмеиваясь, помотал он головой. – Воля Божия…

Рагнер раскрылся: расставил ноги и, наклонившись, опустил на них руки.

– Я видел, как ты смотрел на нее, – прищуриваясь, сказал он. – Недавно, когда она тебе подушку поправляла. Что скажешь, монах?

– Я человек и я мужчина, – не растерялся праведник. – Иногда я не могу не чувствовать естественных побуждений, но молитвы мне помогают держать разум и плоть в холоде. В любом случае ваши подозрения пусты – я слишком слаб.

– Пока слаб, – процедил сквозь зубы Рагнер.

– Если бы я не имел сана, а имел бы возлюбленную, то и тогда это была бы не сестра Маргарита, – спокойно ответил праведник. – Хотя она очень заслуживает любви. У нее ее даже меньше, чем у вас.

– Да у нее этой любви здесь более чем достаточно! – возмущенно воскликнул Рагнер. – Я ее с поваром в углу кухни на второй же день застукал!

– Уверен, этому есть объяснение, – улыбнулся праведник.

– Есть… – буркнул Рагнер. – Но произошедшего никакое объяснение всё равно не отменяет.

– Сестра Маргарита весьма рано осиротела. Полагаю, так же, как и вы.

Рагнер ничего не ответил, но брат Амадей понял, что оказался прав.

– Родительская любовь, особенно материнская, духовна и жертвенна, как никакая иная. Недолюбленные родителями люди или сироты имеют пустоту, какую заполняют собственной духовной и жертвенной любовью, поначалу сильной к друзьям или, скажем, к братьям, потом – к возлюбленным, потом – замыкается круг – к детям. У женщин любовь изначально стремится к жертвенности, ведь они будущие матери. Эта любовь очищает и возвышает душу, но всегда отдавать любовь тоже нельзя – нужно и получать. Такие люди, как сестра Маргарита, тянутся всем сердцем к ответным чувствам, да зачастую они находят тех возлюбленных, какие любят в первую очередь себя и желают еще больше себя любить: хотят тешить Гордыню, осознавая, что любимы чистым и прекрасным человеком. А если те чистые и светлые люди познали много боли и страданий, то они замыкаются, потому что боятся снова любить, и становятся похожими на вас, герцог Раннор.