Книга Я вам не ведьма!, страница 46 – Ксения Алексеенко

Чтобы снова уложить возмущенного Щица, достаточно было легонько толкнуть его ладонью в грудь. Я хмыкнула: забавно. Теперь он как котенок.

Но он не из тех, кем можно пользоваться. Он мне не позволит. И правильно.

Я могу заиграться, мне необходимо, чтобы меня одергивали. Для этого и нужны друзья, чтобы котята не превращались в чудовищ.

– Ладно, раз уж этот вопрос мы закрыли… Почему нельзя играть с призраками, Щиц?

Он закрыл глаза.

– Потому что игра – это сделка, – наконец сказал он, когда я уже было решила, что он заснул, – потому что в ней есть правила. Потому что с призраком вообще не стоит разговаривать, не то что договариваться. Живые ничего не должны мертвым, кроме разве что почитания и памяти; но если живой с мертвым заговорил, он начинает давать обещания. Любое слово, даже вылетевшее случайно, умный и сильный призрак поймает, взвесит и обернет к своей выгоде. Живые вкладывают в слова сожаления и боль, но призрак извлекает из них только пользу.

– Бонни, – шепнула я, – он бредит?

– Это же магия, – вздохнула та, – в ней ничего не понятно, если объяснять.

– …игра же слишком похожа на ритуал, чтобы не быть им. Призраку достаточно намека на путь, чтобы пройти. Сбрось духу паутинку – и он поднимется по ней, как по прочной веревке. Призраки так стремятся к жизни, что используют живых, чтобы создать себе лишь ее подобие. Живым же достается лишь подобие смерти…

– Щиц. Щи-и-иц… Я и правда не понимаю, – перебила я.

Щиц резко открыл глаза.

– Я тоже не понял, когда читал. Но экзамен сдать надо было, ну. И я в трансе вызубрил. Но если в общих чертах, то с призраками лучше лишний раз даже не разговаривать. Играть – это опасно. Они выигрывают. Всегда.

– Да присасываются они, – буркнула Бонни, – навертели тут умных слов. Они как бродячие собаки: бросишь кость, пойдет за тобой до самого дома, и хорошо, если стаю свою не позовет. И как только слабость почуют, – она провела рукой по горлу, потом свесила голову набок и вывалила язык, – кырдык тебе, – и повторила еще раз, уже серьезно: – Кирдык. А если ты начинаешь с ней в игры играть, то это не кость, а целый сочный окорок, ясно тебе? Так что видишь во сне бабушку – не разговариваешь с ней ни в коем случае!

– Но я уже начала игру… – жалобно протянула я.

– Ну так заканчивай.

– Не могу. У нее последняя попытка угадать осталась. Петух или курица… вот…

Бонни поняла, а вот Щиц спросил:

– Какая курица?

– Игра такая. Берешь бутон мака и загадываешь, насколько он зрелый, – отмахнулась Бонни. – И что?

– Ну, я сорвала последний… и проснулась. И взяла его с собой, – призналась я, потихоньку отодвигаясь от спокойно лежащих на одеяле рук Щица: не хотелось, чтобы меня снова трясли, как тряпку.

Потому что Щиц снова побледнел и засверкал глазами. Даже сесть смог.

– Из сна?

– Откуда еще?

– И где же он? – вкрадчиво спросил Щиц.

Я встала, подошла к своему столу, зарылась в ворох бумаг и достала пенал откуда-то из глубин. Открыла…

– Ну, здесь его нет.

– Ага, спасибо, – кровать скрипнула, – а где он, ну?

Я обернулась: Бонни помогала Щицу подняться, тот грузно оперся о ее плечо.

– Был здесь, – сказала я, – а теперь его здесь нет.

Щиц даже подошел к столу и заглянул в пенал, как будто я могла его просто не заметить. Перебрал меж пальцами пару ручек и грифелей, обеспокоенно покачал головой.

– Поздравляю, – скрестил руки на груди, – у тебя проблемы. Что в таких случаях советуют людям, Бонни?

– В таких случаях советуют попрощаться с родными и близкими и запереться в церкви, Щиц, – серьезно ответила та, – ну, или поискать на полу, вдруг потерялось.

Вот за что люблю Бонни – за ее практичность.

Мы с ней исползали весь пол, я даже убралась на столе, но злополучного бутона так и не нашли.

Щиц нам не помогал: он залез в чугунный котел, накрылся крышкой и, похоже, начал там медитацию.

Прошло пару часов: Щиц все так же медитировал, Бонни в десятый раз перерывала шкаф, а я обшаривала карманы.

Вдруг крышка котла отодвинулась, и Щиц высунул голову.

– Насколько я помню, на территории академии совсем нет церквей, Бонни, – заметил он таким тоном, будто речь шла о погоде.

– Нет, совсем нет никакой церкви, Щиц, – поддакнула она.

– Если она запрется в ректорате, то это поможет, как ты думаешь, Бонни?

– Ведьма к ведьме, конечно, не липнет, – с сомнением ответила та, – но насчет мертвой ведьмы я бы не была так уверена.

– Что же, тогда я бы порекомендовал соляной круг, Бонни. Есть ли у нас соль?

– Ну? – добавила я. – Обычно ты говоришь «ну». С вами все в порядке? Вы меня пугаете.

– Сохраняй спокойствие, тайе Ела… Эля. Сохраняй спокойствие и черти соляной круг, – важно сказал Щиц, вылезая из котла и принимая из рук Бонни мешочек с солью, – с этого дня ты спишь на полу.

– Ага. Сейчас. Уже легла, – буркнула я, отбирая мешочек, – отодвинь мою кровать от стены, пожалуйста.

Почему-то происходящее не воспринималось всерьез. Может, потому что Щиц и Бонни не паниковали, а только переговаривались с невозмутимыми лицами.

Даже слишком невозмутимыми. Старательно невозмутимыми.

У меня даже промелькнула мысль, что меня разыгрывают, но тут же исчезла: с такими вещами ведь не шутят? Не шутят же?

И солнце было еще высоко, так что совсем не получалось бояться.

Щиц не без труда отодвинул кровать от стены: она была привинчена к полу, но его никогда не останавливали какие-то там гвоздики.

Я аккуратно рассыпала соль вокруг кровати. Получилось немного кривовато, но Бонни и Щиц в своей новой глубокомысленной манере пришли к выводу, что так сойдет.

Вот они меня немного пугали.

– Теперь тебе надо попрощаться с близкими, – вздохнула Бонни, – не так ли, Щиц?

– Если бы у меня, например, была возлюбленная, я бы с ней обязательно попрощался, а ты, Бонни?

– Конечно же я бы попрощалась со своим женихом, особенно, если бы он был рядом, – она мечтательно вздохнула и закатила глаза.

И в этот момент я все поняла.

– Кто?

– Что?

– Кто его нашел?

– О чем она говорит, Бонни?

– Я совершенно ее не понимаю, Щиц. О чем ты, Эль?

– Я о бутоне. Кто из вас его спрятал?

Бонни заморгала глазами, как дебютантка на первом балу, которая отчаянно пытается соблазнить градоначальника своей девичьей грацией и легкой придурью.