Смерть лицедея - читать онлайн книгу. Автор: Кэролайн Грэм cтр.№ 5

По счастью, когда он пришел домой, все уже легли спать. Он посмотрелся в зеркало на кухне и, к своему удивлению и некоторой досаде, не разглядел в своем облике особых перемен. Его лицо было бледным, а глаза сияли, но в остальном он выглядел по-прежнему.

Однако сам Николас уже не был прежним. Он сел за стол и достал стакан, бумажную розу, ленточку и бесплатную программку. Он расправил бумагу и пробежал взглядом список действующих лиц и исполнителей. Пэка играл Рой Смит. Николас аккуратно обвел его имя карандашом, тщательно вымыл и протер стакан, положил в него розу, программку и ленточку, а потом ушел к себе в комнату. Он лег в постель и до самого рассвета воскрешал в памяти каждое мгновение минувшего вечера. На другой день он пошел в библиотеку, спросил, нет ли где поблизости постоянной труппы, и получил подробные сведения о театре Лэтимера. В тот же вечер он явился в театр, сказал, что хочет быть актером, и ему сразу поручили помогать с бутафорией для спектакля «Французский без слез» ^[11].

Николас быстро понял, что театр снаружи и театр изнутри — совсем разные вещи, и воспринял это открытие философски. Ему приходилось многому учиться. Он сожалел, что никто из членов ЛТОК, за исключением Дирдре, не видел «Сна в летнюю ночь», но очень быстро уяснил, что не стоит и пытаться рассказывать об этом спектакле, а тем более описывать свои впечатления. Поэтому он изготовлял и раздобывал бутафорию, и сделался таким важным лицом, что его постоянно привлекали к работе над спектаклями. Во время следующей постановки, «Один раз в жизни» ^[12], он записывал режиссерские замечания. Сначала он понаделал множество беспорядочных помет, тем самым вызвав насмешки Эсслина и холодное презрение Гарольда, но взял пьесу домой, перечитал несколько раз, освоился с резкими сюжетными поворотами, уяснил значение пауз, запомнил, в какой последовательности действующие лица входят и уходят, и в дальнейшем исполнял свои обязанности гораздо лучше. Он помогал сооружать декорации для «Чайного домика августовской луны» ^[13], а Тим учил его основам обращения с осветительными приборами, брал в свою ложу и время от времени похлопывал по мягкому месту. В «Снежной королеве» Николас занимался шумовыми эффектами и музыкальным оформлением, а в «Суровом испытании» ^[14] получил свою первую роль, состоявшую из нескольких фраз.

Николас быстро разучил свою роль, всегда приходил на репетиции первым и уходил последним. Он купил дешевый магнитофон и вырабатывал у себя американский акцент, не обращая внимания на недоуменные взгляды остальных участников постановки. Он придумал своему персонажу подробную биографию, внимательно прислушивался к происходящему вокруг него на сцене и живо на все реагировал. Задолго до первого представления он не мог думать ни о чем другом. Настал долгожданный вечер; в битком набитой артистической уборной Николас дрожащими руками накладывал себе на лицо чересчур толстый слой грима и вдруг понял, что позабыл свою роль. Он лихорадочно перелистал пьесу, выписал свои реплики на клочок бумаги и заткнул его за пояс домотканых штанов. Пока он стоял за кулисами в ожидании своего выхода, на него накатила тошнота. Хорошо еще, что рядом оказалось пожарное ведро.

Когда он вышел на сцену, его с ураганной силой захлестнул страх. Перед глазами у него колыхались бесконечные ряды человеческих лиц. Он один раз посмотрел в зал и сразу отвел взгляд. Потом произнес свою первую фразу. Несмотря на жар прожекторов, его зазнобило от радостного волнения, когда остальные его фразы одна за другой, в необходимой последовательности, начали выплывать на передний план его сознания, и он впервые изведал то странное двойственное ощущение реальности, которое знакомо каждому актеру. Одна его часть находилась в Салеме, на кухне у Проктора, среди горшков и чугунных котлов, грубой мебели и перепуганных людей, а другая вполне сознавала, что табурет поставлен не на том месте, что Джон Проктор заслоняет свою жену, а Мэри Уоррен забыла надеть чепец. После спектакля, в буфете, он впервые погрузился в ту атмосферу близкого и теплого товарищества («давайте руку мне на том»), которая заставляет актеров ненадолго забывать все личные симпатии и антипатии.

Потом Николас играл задние ноги лошади в какой-то пантомиме, и наконец ему предложили роль Дэнни в «Ночь должна наступить» ^[15]. Репетиции начались за полтора месяца до выпускных экзаменов, и он понимал, что неизбежно провалится. Постоянное брюзжание домашних, длившееся все месяцы его карьеры в театре Лэтимера, в конце концов вылилось в шумную ссору, после которой он демонстративно ушел из дома. Почти сразу Эйвери предоставил ему крохотную комнатку над книжным магазином «Дрозд». В уплату Николас должен был каждое утро вытирать пыль в магазине и раз в неделю прибираться дома у Эйвери.

Он прожил там уже почти год, кормясь в основном консервированной фасолью, украденной из супермаркета, в котором он работал (иногда, правда, ему доводилось поживиться остатками со стола Эйвери). Почти все его средства уходили на оплату уроков сценического мастерства (он нашел в Слау хорошего преподавателя) и театральные билеты. Раз в месяц он выбирался в Лондон на какой-нибудь спектакль, чтобы постоянно подпитываться живительным воздействием настоящего, как он полагал, искусства. Именно после превосходного спектакля по «Виндзорским насмешницам» в Барбикане он выбрал для прослушивания в Центральную школу монолог Форда из второго акта.

Он до сих пор не знал, хороший ли из него получается актер. Бренда Леггат, двоюродная сестра Смаев, писала для местной газеты рецензии на спектакли ЛТОК, и содержание этих статеек было таким же оригинальным, как и форма. Любая комедия была искрометной, любая трагедия — душераздирающей. Что же касается исполнения, то все — от актеров, игравших главные роли, до шкафа, стоявшего в глубине сцены, — неизменно оправдывали ожидания зрителей. Вскоре Николас узнал членов группы достаточно близко и понял, что напрямую спрашивать о своей игре смысла нет — ответом будет либо сдержанное одобрение, либо бурные восторги. Во время посиделок в буфете отсутствующих склоняли на все лады, но в лицо правды никому не говорили. Все, кроме Эсслина и братьев Эверардов (и конечно, Гарольда), уверяли Николаса, что играет он чудесно. Гарольд редко кого-нибудь хвалил (чтобы никто не позволил себе расслабиться), хотя после каждой премьеры вел себя, будто бродвейский импресарио, — истерично подпрыгивал на месте, целовал всех подряд, дарил цветы и даже проливал притворную слезу.

Николас закончил упражнения, несколько раз потянулся и глубоко вдохнул, разделся, почистил зубы, забрался в постель и тотчас же погрузился в глубокий сон.