Дирдре раздала оставшиеся кружки, поочередно протягивая пачку сахара и избегая взгляда Гарольда. Если нужно настоящее молоко, пусть кто-нибудь привезет его на машине. Она и без того таскает на репетиции кучу всякого барахла.
— Мне не очень нравится вся эта затея с опасной бритвой, — сказала сидящая на полу Констанция Вебер, возвращаясь к основному предмету спора. — Не хочу, чтобы ребенок родился без отца. — Она с кислой миной заглянула в кружку и прислонилась к мужниному колену.
Эсслин улыбнулся и оглядел присутствующих, как будто извиняясь за глупость своей жены. Потом нежно провел ногтем указательного пальца по ее шее и пробормотал:
— Чик-чик — и готово!
— С этой кровью еще одна проблема, — сказала Джойс, ответственная за костюмы, шумовые эффекты, а в самом спектакле игравшая роль кухарки. — Каждый вечер к следующему спектаклю сорочку Эсслина придется стирать и утюжить. Надеюсь, сорочек будет несколько.
— Molto costoso
[6], дорогуша! — вскричал Гарольд. — Я, знаешь ли, денег не печатаю. Брать напрокат костюмы для главных героев — и так сплошное разорение. А Питеру Шефферу заблагорассудилось всех десятерых слуг нарядить в костюмы восемнадцатого века…
Джойс невозмутимо села на место, взяла украшенную тесьмой юбку Катерины Кавальери и принялась подшивать подол. Во время репетиций любого спектакля Гарольд рано или поздно заговаривает, какие большие у них траты, но если та или иная вещь нужна позарез, то деньги всегда находятся. Джойс не раз задумывалась, не из собственного ли кармана он их берет. Богачом он явно не был (владел небольшим бизнесом по импорту-экспорту), но полностью вкладывался в театральное искусство телом, душой, умом и сердцем, так что никто из них не удивился бы, что и все свои средства он вкладывает туда же.
— Не завидую Саре, ведь ей придется ходить в такой тяжелой юбке, — проскрипела Роза, глядя на Джойс. — Помню, когда я играла Раневскую…
— Скоро будет готов мой набрюшник, Джойс? — спросила вторая миссис Кармайкл, заслужив множество благодарных взглядов.
Все были готовы разбегаться по углам, стоило Розе заговорить о том, как она играла Раневскую. Или фру Альвинг. Или фею Карабос.
— А музыка? — спросил Николас. — Когда у нас будет музыка?
— Когда в сутках будет сорок восемь часов, — выпалил Гарольд. — Если, конечно, — он насмешливо подмигнул при такой нелепой мысли, — вы сами этим не займетесь.
— Запросто.
— Что?
— Я не против. Все музыкальные фрагменты я знаю. Вопрос только за…
— Не в вопросах дело, Николас. Любой уважающий себя режиссер должен самолично обдумывать каждую мелочь в своей постановке. А если позволишь всякому встречному-поперечному поступать по собственному усмотрению, то можно сразу отказываться от должности. — За все время, пока Гарольд был режиссером, никто ни разу не усомнился в его праве командовать всеми. — А на твоем месте, Китти, я бы лучше волновался не о набрюшнике, а о роли. Чтобы ко вторнику она у тебя от зубов отскакивала. Понятно?
— Я постараюсь, Гарольд. — Китти немного шепелявила. Звук «с» выходил у нее похожим на «ш». Это милое жеманство, а также светлые кудри, ровный персиковый цвет лица и пухлые губки бантиком придавали ее облику такое детское обаяние, что никто не замечал, насколько не согласуется все это с колючим взглядом голубых глаз. Когда она говорила, ее красивая грудь поднималась и опускалась чуть быстрее, как будто Китти страстно желала угодить своим собеседникам.
Гарольд строго посмотрел на нее. У него просто в полове не укладывалось, когда кто-нибудь, имеющий отношение к ЛТОК, каждую минуту бодрствования не посвящал текущей постановке. Сам присутствовал в театре, а мыслями был далеко. Эйвери однажды сказал, что, будь это в силах Гарольда, он всем велел бы видеть во сне театр Лэтимера. «А уж у Китти, — подумал Гарольд, — свободного времени предостаточно». Он спросил про себя, что она делает целыми днями, а потом понял, что задал этот вопрос вслух. Китти стыдливо потупилась, как будто у нее спросили что-то неприличное.
Дирдре принялась собирать кружки. В нескольких еще был кофе, но никто не отстаивал своего священного права допить его. Она глядела в сторону, когда брала кружку у Китти, потому что Эсслин, оставив шею жены в покое, запустил пальцы ей под блузку и принялся рассеянно там шарить. Роза Кроули, возмущенная поведением бывшего мужа, тоже глядела в сторону, заливаясь гневным румянцем. Гарольд, по своему обыкновению не замечавший драм, которые разыгрывались за пределами сцены, обратился к художнику-декоратору:
— Куда запропастился Тим?
— Не знаю.
— Но тебе не помешало бы знать. Ты с ним живешь.
— Если живешь с человеком, — возразил Эйвери, — от этого у тебя не появляются экстрасенсорные способности. Когда я уходил, он возился со своими бумагами и сказал, что будет в течение часа. Так что ваши предположения на этот счет ничуть не уступят моим.
Эйвери говорил совершенно невозмутимо, но на самом деле его снедало страшное беспокойство. Он места себе не находил, когда не знал, где сейчас Тим, чем он занят и с кем. Каждая секунда, проведенная в неведении, казалась ему целым годом.
— А я сегодня долго не останусь, — добавил он. — У меня в духовке мясное рагу.
— Мясное рагу надо готовить на медленном огне, — вмешалась костюмерша.
По счастью, среди присутствующих не было Тома Барнаби, иначе он был бы безмерно потрясен, услышав, в каком панибратском тоне его жена, чьи кулинарные провалы с каждым разом становились все грандиознее, обращается к человеку, знаменитому своим умением готовить. Члены ЛТОК всеми правдами и неправдами пытались напроситься на обед к Эйвери. Те, кому это удавалось, по целым неделям, сидя за гораздо более скромным столом, воскрешали в памяти испытанное ими наслаждение и гастрономическими воспоминаниями делились чрезвычайно скупо.
Эйвери решительно ответил:
— Медленный огонь, дорогая Джойси, нужно вовремя погасить. Слишком уж тонкая грань между превосходным мясным рагу, каждый кусочек которого существует сам по себе и при этом неотделим от единого целого, и слипшимся месивом.
— Почти как в театральной постановке, — пробормотал Николас и язвительно улыбнулся режиссеру.
Гарольд не заметил язвительности и важно кивнул в ответ.
— Ладно… — Колин Смай поднялся на ноги и принял деловую позу, как будто желая подчеркнуть свою значимость и в то же время отличие от прочих актеров. — Кое-кому из нас есть чем заняться.
Отпустив эту колкость, он немного подождал, чтобы окружающие оценили ее в полной мере. Он был одет в джинсы и клетчатую рубашку, его коротко подстриженные жесткие волосы торчали клочками в разные стороны и в сочетании с энергичной стойкой на чуть согнутых ногах делали его, как кто-то когда-то выразился, похожим на разъяренного фокстерьера, почуявшего добычу. Он направился за кулисы и многозначительно бросил через плечо: