Всё это время я просто наблюдал за ними, и мне очень не хотелось вмешиваться, хотя Леся нудела в ухо: «Помоги, че стоишь…» Я вообще, когда не в говно, не драчлив. Но когда Хрупкий очутился на сиденьях, а двухметровый готовился въебать ему двумя ногами, держась за поручень, я был вынужден пихнуть двухметрового в бок. Он даже шага в сторону не ступил, но тут же махнул уже в мою сторону. Я уклонился, дал ему по яйцам, схватил в удушающий за шею и упал на колени, утягивая его голову за собой. Прошло (первый раз в жизни)! Двухметровый упал на колени, пытаясь достать меня руками, пока хватало воздуха. «Угомонись, сука! Угомонишься блять?» – кричал я, и отпустил его, лишь когда он потерял волю к победе. Однако как только он встал, то сразу принялся махать ногами – хотел драться на дистанции, догада.
Тут откуда-то из конца вагона подскочили трое: «Какого хуя вы вдвоем одного метелите?» Я принялся спокойно объяснять, что я просто угомонил одного оппонента, пока второй не встревал.
Но Хрупкий не был бы собой, если бы не успел в это время апперкотом окончательно успокоить двухметрового и, развернувшись, дать по ебалу одному из его заступников.
Ситуация накалилась. Трое в двух. В итоге Хрупкого пиздили двое, зажав в угол, а третий, крепче и больше меня, ловко натянул мне на голову капюшон. Единственное, чем я мог ответить, – пытаться сунуть ему в табло, и я попал в рот. Почувствовав влажную поверхность щеки, я принялся шерудить у него во рту, схватил за губу, потом как-то за ноздрю, попал в глаз, снова угодил в рот, и тут этот сукин сын меня укусил – крепко и с хрустом. Видимо, он сам охуел от своего поступка, и я выскользнул. Из пальцев лилась кровь.
Поезд остановился, и все выскочили на платформу. Леся вышла из оцепенения и бегала вокруг, матерясь на наших оппонентов. Двухметровый уже оклемался и тоже успел выйти из вагона, так что двое против четверых мы оказались посреди «Текстильщиков».
На наше счастье, там стояли несколько ментов. Редкий момент, когда они нужны. Сержанты, увидев кровь у меня на одежде и на лице, взяли меня в кольцо и начали разбирать ситуацию при помощи опроса. Оказалось, что два друга дрались с белорусом и тремя чуваками из Люберец, которые не знакомы друг с другом. Менты не могли понять, как так случилось, что четверо метелят двоих – и двое при этом еще и виноваты. Менты приняли соломоново решение – отпустить всех, посадив в разные поезда. Решение было подсказано мной, потому что страх быть побитым всерьез пробудил мои мыслительные способности.
Дома я завалился спать, а Хрупкий развлекал Лесю. Когда развлек, пришел ко мне и разбудил.
– Штапич? Ну, Штапич… Пойдем поговорим.
Говорил он долго. О несчастной любви. О прекрасной измене. Мы выпили еще.
– А ты как свою жену-то… че, не ревнуешь?
– Нет.
– А хули она с ментом?
– С чего ты взял?
– Блять, да он точно мент…
Я припомнил типа – и правда, похож на мента. И тут мне стало не по себе: если этот хуй, например, будет жить с моими детьми – это пиздец. Потому что мент – это, скорее всего, уебан; как уголовник, только хуже.
Меня и самого звали в менты, в опера, в процессе поисков. И я в принципе подумывал об этом, но не захотел столько ебли за такие маленькие деньги. Среди ментов, особенно оперов, есть очень много хороших и порядочных парней. Есть просто умницы. Есть причудливые комбинации – вроде неплохих по своим душевным качествам коррупционеров. Есть романтики, особенно – среди молодых, только вышедших. Есть трудоголики, есть адекватные, есть суперпрофи. Но в основной массе мент в России сегодня – это существо непредсказуемое, от него можно ждать всякого, но не добра. Я сожалею, но это так. Так сложилось в силу ряда причин: низкий заработок толкает в менты идиотов и халявщиков, отвратительная система, в которой есть «следственный комитет», то есть чуваки, которые вообще ничего, кроме бумажек не видят, и «расследуют», прокуратура, которая настроена только на обвинительные заключения как на цель своей деятельности, – все это понятно, прозрачно, бесконечно хуево.
Но жизнь – забавная штука, поэтому ближайший наш поиск – после сериала про ментов, хахаля-мента моей бывшей и сержантов-спасателей в метро – оказался «тематическим». Пропала жена мента.
Роза, 1988 г. р., вышла из дома и не вернулась. Эта заявка упала глубокой ночью, а утром, едва протрезвев, я уже еду на место – небольшой поселок из пятиэтажек в Истринском районе области. Рядом – станция ж/д и закрывшийся завод, на котором раньше работали жители этих унылых однотипных домов. Наша пропавшая – жительница одного из них.
Кажется: если твой дом – угловатое уебище, ты тоже должен быть угловатым уебищем. Эстетика экстерьера и интерьера в теории влияют друг на друга, заставляя жильца и жилище сливаться. Но это не касалось пропавшей. Девочка была очень даже творческой – еще на излете подросткового возраста она рисовала крутые клипы для поп-звезд. А потом вышла замуж за мента. Кто его знает почему?
Отчим девочки был самым заинтересованным лицом. Он очень хотел ее найти. Он ее любил. По-настоящему. Он был готов ее простить, и складывалось впечатление, что она натворила нечто такое, за что ее можно прощать. Его беспорядочная прическа, торчащие вверх волосы, почему-то напоминали мне Карла Брюллова. Мне его суетливость казалась странной. Особенно она контрастировала с морозом –20 за окнами.
Пока мы пьем чай, он излагает фабулу: девочка, 24 года, мама двоих детей, оказалась в непростой ситуации. Она жила с мужем, который, видимо, не был любимым, и свекровью, которая вообще откровенно ее терпеть не могла. Муж, по словам отчима, бил девочку, – но доказательств не было.
Работала девочка в психбольнице санитаркой. Я сразу же представляю себе эту работенку: ухаживать за психами в холодной, наверняка не ремонтированной лет 40 российской больнице, да еще и за копейки – это здорово расшатывает нервы.
Пропавшая была замечательной матерью – опять же, если верить отчиму. Однако сама мать девочки, присутствовавшая на опросе, молчала и даже иногда подавала знаки несогласия – наклоняла голову, отворачивалась. Отвернулась она и на словах про «замечательную мать». Сложно следить за обоими сразу – поэтому в дальнейшем я буду просить кого-нибудь следить за поведением допрашиваемого или допрашиваемых, чтобы сложить верную психологическую картинку. Но сейчас мне очень непросто понять, где правда. Отчим настаивает: ее бьют, она несчастный ребенок, она хорошая и так далее, – но ее есть за что прощать.
Мужа пропавшей, того самого мента, пока невозможно опросить, потому что он «на работе». На работе, когда пропала жена. Это окончательно сбивает с толку – то ли она имела привычку уходить постоянно, то ли он ее укокошил и ушел на работу, предпочитая не замечать ее отсутствия.
На поиски приезжает 5 экипажей. Среди них – Loop, моя Куколка, и Fex – молодой парень лет 20, чья мотивация в отряде всегда была для меня загадкой.
Всех я отправляю расклеивать ориентировки, но не потому, что считаю это шибко эффективным, а потому, что не знаю, что делать.