Мы составляем план и «курим» карту, пытаясь сообразить, что уже «закрыто», а что еще можно сделать. Пока мы ковыряемся, звонит Fex:
– Она здесь, блять, синяя вся.
– Живая?
– Живая.
– «Скорую» вызывай!
– Уже.
– Таблетки?
– Да!
– Нужно рвоту вызвать.
– Уже.
– Блять, додержите ее до «Скорой»…
Мы мчим на дачу и, когда приезжаем, «Скорая» еще на месте. Девочку укладывают на носилки. Я мельком вижу синие пальцы.
«Жива, жива, в сознании, но молчит», – обрадованно бормочет Fex. Кукла обнимает Fexа, а затем меня, долго, крепко и радостно.
Ден45 отводит меня в сторону:
– Штапич, если че, обращайся. У меня доступ к базам, камерам, по машинкам.
– Че, просто по звонку?
– Да. Только на личный номер.
Теперь у меня есть почти круглосуточный доступ к камерам систем «Поток» и «Ураган», которые позволяют отслеживать автомобили в пределах Московской области.
Конечно, потом я вовсю буду пользоваться этой темой. Это было первое такое знакомство, с доступом к закрытой полицейской информации. И каждым таким контактом я дорожил, некоторые никогда не палил перед другими координаторами. Это роднит работу поисковика и профессионального опера – ведь они свою агентуру тоже не раздают направо и налево, кропотливо собирая ее, используя алкоголь, деньги и собственный член, чтобы ее сохранить. И для них, и для волонтеров сеть контактов зачастую становится залогом успеха.
Мы едем в город на Fexе. Я сажусь сзади, собираясь поспать. Но Кукла спать не дает и всё трещит про девочку. Она не понимает, как я мог додуматься, что та все-таки окажется на даче.
Я тоже этого понять до конца не могу. Может, сказалась моя вера в самоубийц: истинные суицидники – твердые люди, они не меняют своих намерений.
Я вяло отбиваюсь от Куклы тезисами вроде «для самоубийц место самоубийства – это символическое место, точка притяжения». Удовлетворенная ответом, Кукла ложится ко мне на колени, взяв мою руку в свою и закрыв глаза.
Счастье. Пальчики Куклы, которые можно гладить. Как будто не было ебически извращенной жизни, пьянства, наркотиков, всего того дерьма, которое и составляло биографию. Как будто я чист и могу так и дальше. И только тревожно-злобный взгляд Fexа в зеркале заднего вида напоминает, что реальность никуда не делась.
– Кукла, пойдем в кино?
– Хорошо. Только я фильм выберу.
Позже я узнал полную историю девочки: в тот день муж ее избил, сломал челюсть. Она решила уйти. Поехала в город, стреляла мелочь, ночевала в подъезде, а на следующий день ее приютила какая-то женщина, дала денег. Девочка купила таблеток и поехала на дачу.
Всё встало на свои места. Она не могла вернуться к любимым детям – быть рядом с детьми означало погибнуть от рук этого придурка. Это тупик, который развернул ее к самоубийству, к которому она и так была склонна. Так что табличка не могла ответить на мои вопросы: потому что ответ был и в бегстве, и в насилии, и в самоубийстве как в трех мотивах ее исчезновения.
17. Татьяна Осмоловская: «Песенка Пьеро»
После поиска девочки я как будто обрел некий авторитет в отряде. Во всяком случае, многим понравились эта история и мой подход.
Историю про девочку я рассказал раз десять на очередной отрядной тусовочке в бургерной, причем самыми внимательными слушателями были Жора и Соловьева. Я пил пиво за пивом и был в прекрасном расположении духа. Хрупкий являл собой полную противоположность: он много и отчаянно острил, что в его случае означало упадок сил и настроения. Как и положено, в самый неподходящий момент, декабрьским пьяным вечером, уже переходящим в ночь, упал поиск.
Половина костяка отряда пьяна, а вторая половина спит. Однако Жора трезв и берет поиск.
«Дед, 80 лет, лыжник, ушел кататься в 14 часов и пропал». Еще бы не пропасть, за 3 часа до заката уйти на длинную дистанцию. Катался он всегда в огромном лесу и обычно проезжал расстояние в несколько станций электрички, чтобы вернуться домой поездом. По его пути лыжня разветвлялась много раз.
Нужно сказать, что пьяными на поиск ездить не принято, но мы были адекватны, и поиск вообще не мог ждать: –9 за бортом – это верная смерть к утру. В общем, Жора в порядке исключения плюнул на правила, но не помню, чтобы он еще хоть раз так делал.
Прибыв на место, мы понимаем, что в кроссовочках бегать по лыжне крайне неудобно – ноги проваливаются в снег. Чтобы как-то защититься, Ляля предлагает обмотать ноги скотчем, так, чтобы кроссовки и штаны превращались в единый элемент одежды. В таком виде, в высокой куртке и шапке-петушке я стал похож на Буратино.
10 км по лыжне в кроссовках – это как все 25 по пересеченке, и по времени тоже: на этот кусок у нас уходит 6 или 7 часов. Ноги после отваливаются, но деда мы так и не находим.
На рассвете мы двигаем домой. Я еду с Лялей и еще какой-то девушкой и счастливо засыпаю в машине, наконец-то сняв кроссовки.
Но мне не удается поспать до дома. Где-то на Ленинградке, в районе Войковской, Ляля начинает орать: «Штапич, Штапич, вставай». Машина дает по тормозам.
– Ну чего тебе?
– Штапич, там баба лысая полуголая бегает по мосту.
– Та-а-ак…
– Бля, ну твой же клиент!
– Да в смысле?..
– Она реально полуголая! Бегает и машет руками.
– И че?
– Проверь ее, может, че не так…
– А нам не похуй?
– Нет.
– Может, сама?
– Не, ебнутые бабы – это по твоей части.
Я решительно обуваю мокрые кроссовки и выхожу из машины. Действительно, какая-то женщина, в юбке, льняной рубахе и шлепках, идет по мосту, слегка размахивая руками, как крыльями. Через рубаху просвечивают соски, которыми, наверное, можно резать стекло – такими острыми и твердыми они выглядят. По лицу – нормальная девушка, довольно красивая, лет 30. Подхожу к ней:
– Простите, вам помощь не нужна?
– Нет.
Она отвечает коротко и веско, и «летит» вниз по мосту, ускорив не только походку, но и крылья. Я едва поспеваю за стремительной дамой.
– Простите, а что вы делаете?
Молчит.
– Вам не холодно?
Снова тишина.
Поняв, что я ее преследую, она переходит на бег. Машина с нашими девчонками едет за нами. Картинка вроде Бенни Хилла: баба летит декабрьским утром по Ленинградке, за ней бежит какой-то парень, рядом едет машина.
– Ну че она, Штапич? – спрашивает Ляля, высунувшись из окна.