Жора подозревает в мальчике бегунка – и потому не клеит ориентировок, а устраивает тотальные опросы. Это дает результат: уже через пару часов у нас есть сразу несколько свидетельств.
Мальчик выходит из музыкалки в 16 часов.
16:25. Мальчик в подъезде, где расположена старая квартира бабушки; та уехала куда-то насовсем, продав квартиру; это известно от консьержа. Квартира – рядом с той же станцией метро, где и дом мальчика.
16:30. Мальчик приходит к метро, заходит в торговый центр (тот, где у нас штаб), стреляет мелочь. К мальчику подходит охранник, мальчик уходит.
16:45. Мальчик у метро стреляет деньги.
17:00. Мальчик покупает колу и шоколадку.
17:05. Просит открыть колу какого-то мужика.
17:15. Снова стреляет деньги у метро.
Дальше след обрывается.
– Жор, а что, если он ищет опекуна? Его поведение – не поведение бегунка. Он настрелял денег, получил ништяки. Но, может, он к бабке не просто так шел, может, проблемы с матерью?
Жора соглашается, что версия неплохая. И с мамой правда проблемы: она трудоголик и почти не видит ребенка, который бо́льшую часть времени предоставлен сам себе.
Жора решает все-таки врубить оповещение – не только ориентировки, но и телик и так далее. Начинается масштабная кампания.
Мы ищем пацана еще два дня – оклеено полгорода, в курсе все отделения полиции (в метро, на вокзалах, в городе – всюду). Все больницы в курсе. По телику каждые полтора часа выходят репортажи о мальчике – прямо между сюжетами о том, где купить елку и на какой утренник вести детей. Мальчик становится частью новогодней истерии. Прозорливые маркетологи могли бы выпустить шоколадки с его фото и названием «Последняя сладость мальчика», и продукт бы пошел в массы.
Находится мальчик, как говорят в СМИ, «случайно». У этих дятлов всё всегда случайно. В метро пацана заметил бывший мент, запомнивший по телевизору ориентировку. Мальчика держала за руку бабка – как выяснилось позже, последовательница каких-то баптистов или чего-то такого, – которая просто встретила мальца у метро и отвела к себе домой. Как вы понимаете, мальчику поначалу такой вариант показался привлекательным – он же бабку себе и искал. Мента чествуют журналюги, и они же недоумевают, как же его, такого классного мента, потеряли органы (хотя это как раз логично: внимательному человеку там не место).
Чего хотела эта бабка – одному богу известно. Жаль, что ее не посадили, потому что, по большому счету, она похитила ребенка, и кто его знает, сколько могла еще держать его у себя. Я бы четвертовал любых похитителей, а похитителей детей – тем паче. Понятно, что бабкой могло двигать одиночество и прочее там, и есть человеколюбие и всепрощение. Может, это было сродни новогодней панической атаке, крику отчаяния. Но вот кому есть дело до отчаяния ебанутой бабки?..
Видимо, новогоднее отчаяние захватило и мысли моей бывшей жены, которая предложила отпраздновать Новый год вместе. То есть я и она. И дети.
Думаю, дети удивились не меньше меня. В тот год, за исключением одного удачного эпизода на стиральной машинке, бывшая меня ненавидела: не брала трубку в половине случаев, а когда брала – орала. Тему выбирала рандомно: не даю денег / ублюдок, испортивший жизнь / редко вижу детей / никогда не увижу детей, потому что ублюдок, испортивший жизнь / забирай детей, заебали, потому что это дети твои, ублюдка, испортившего жизнь жене и собственным детям, – и так далее, до двойных силлогизмов доходило.
Я очень хотел к детям. Но к этому моменту я уже купил себе «путевку» на празднование с отрядом. Ребята сняли какой-то старинный восьмиугольный трехэтажный терем в музее деревянной архитектуры под открытым небом. И Кукла тоже должна была быть там. Еще планировали наведаться Шура, один классный кинолог, с которым спала Шура, Эос, Доктор, Хамон и так далее. Довольно симпатичная компания. Поэтому я принял решение успеть и туда, и сюда.
В новогоднюю ночь – до часу после полуночи – всё шло замечательно: мы с детьми смотрели мультики, играли, потом открыли их подарки, снова поиграли. Они захотели спать и, счастливые, улеглись.
Мы остались один на один с бывшей. Как назло, хотелось трахаться. Хоть и была какая-то убогая, отдаленная и туманная надежда на Куклу… но она оставалась надеждой.
Началась игра, в которой моя бывшая стремилась выиграть. В ее понимании это значит – получить секс, причем так, чтобы я об этом молил, чтобы у нее потом было пространство для маневра: послать меня или оставить при себе, если приспичит.
«Чем занимаешься в этом своем отряде?» Я рассказал про самые яркие поиски. В ее глазах читалось недоверие. Кстати, это вообще характерно: знающие меня обычно не верят, что я могу спасать других людей. Хотя недоверие бывшей было даже удивительно: она-то всегда читала мою ложь; я даже начал задумываться, не меняюсь ли я настолько коренным образом, что уже ложь от меня выглядит как правда – и наоборот?
– И чего, девушку себе там нашел?
– Нет.
Это было как признание в бессилии, как декларация об отсутствии секса. Но рассказывать о своих похождениях я не стал – потом сыграло бы против меня же. Лучше казаться невинным, несчастным.
– Тебе в гостиной постелить?
Вообще, пока мы жили вместе, застилал постель всегда я. Думаю, до моего ухода она даже не знала, где в квартире лежит белье, а стиральную машинку считала снарядом для секса, только смутно догадываясь о ее истинном назначении.
– Не стели, я утром уеду.
Она удивляется, но думает, что это часть игры. Но я игру прекращаю. У меня тоже есть специальные вопросы.
– Тебя мент замуж не звал?
– Пока нет.
– А че ты не с ним?
– Он… с женой празднует.
Пауза.
– Как ты понял, что он из полиции?
– По морде.
Пауза.
Последняя её попытка:
– Тут виски есть.
– Давай.
Мы накатываем, потом еще. Она не знает, как много я бухал в этом году и насколько мой организм привык к виски с пивом. Тело уже даже не воспринимает их отдельно. Она пьянеет и, устав, уходит спать, а я спокойно дожидаюсь начала работы транспорта и уезжаю в область, к своим.
В 10 я на месте. От деревни надо идти через заснеженное поле, пешком. Отлично. Глаза тяжелы, но походка легка. Сейчас я увижу Куклу.
Но вижу – только следы пиршества: салатницы, какое-то мясо, недопитый алкоголь и мрачного кинолога Наруто, который сидит и курит анашу прямо в холле, то есть в горнице, терема. Он предлагает дунуть и мне, и я, пыхнув, отправляюсь в свою спальню.
Просыпаюсь в 8 вечера. Хорошо.
Внизу музыка. Спускаюсь.
Бог ты мой. Надо же было ей надеть белую майку без лифчика! Куколка танцует под какую-то электронику, стоя на лавке.