Ба возвращается с новостью о том, что цены на продукты подскочили до небес, люди болеют от грязной ручьевой воды. Шахтеры выстраиваются мрачными очередями перед гостиницей, владелец которой объявил о вознаграждении. Никому за шкуры так еще и не заплатили.
* * *
А потом пропадает ребенок.
Ба и ма перешептываются. Но подробностями не делятся. Они говорят, это не для детей, говорят, что не хотят, чтобы Люси и Сэм мучили кошмары. Люси не рассказывает им, что ее и без того преследуют дурные сны.
* * *
Той ночью воет какой-то человек, к нему присоединяются шакалы. Звук такой скорбный, что можно подумать, будто именно они и пропали.
Кровь
Люси знает, что шакалов они смогут пережить, потому что такое уже случалось.
Как-то ночью между одним городком и другим, между одной шахтой и следующей, семья натолкнулась на ряд навозных куч поперек дороги, которые лежали как предупреждение. Кучи были такие свежие, что над ними поднимался пар. Их старая мулица споткнулась. Ее нога треснула так громко, что этот звук расколол ночь.
Из ее горла вырвался кошачий звук. Три года владели они уже этим кротким животным, и никто никогда не слышал ее плача. Ее вращающийся глаз нашел Люси.
Они двинулись дальше. Их единственный оставшийся мул тяжело дышал, он теперь двигался быстрее – из-за страха и уменьшившегося груза. Дополнительная провизия была скинута в траву. Вой шакалов становился все ближе, потом прекратился. Тишина еще страшнее, чем вой. Семья поспешила дальше.
* * *
В первый день грозы, когда на небе ненадолго появляется просвет и кости ребенка поднимаются на поверхность вздувшегося ручья, шакалы, которые все же входят в хибарку, вовсе не те шакалы, которых ждала Люси.
По существу, они похожи на людей. У одного каштановая борода, у другого – рыжая, как волосы пропавшей девочки. В них есть что-то знакомое, Люси, вероятно, не раз видела их в слабом свете раннего утра на шахте. И только шкуры на их плечах звериные, издают влажный, едкий запах.
И вооружены они, как люди.
Они вламываются в дверь, прежде чем ба успевает схватить револьвер. Стук дождя по крыше скрывал их приближение до того момента, когда уже стало поздно. Каштановый шакал приказывает ба сесть на стул. Рыжий шакал подталкивает Люси и Сэм к плите. Ма на матрасе под грудой множества одеял остается незамеченной.
– Мы хотим чего-нибудь поесть, – говорит каштановый шакал.
Странно, что дикое существо может говорить так вежливо. Он напоминает гостя в комнате учителя Ли. Ба сыплет проклятия, когда рыжий сбрасывает с плиты сковородки и тарелки. Он руками вытаскивает из кастрюли холодную тушенку, хрящи хрустят у него на зубах, длинный осколок кости он выплевывает на пол. Кусочки мяса падают с его губ на Люси и Сэм.
Сэм издает предупредительный рык, ее грудная клетка вибрирует. Люси крепко хватает ее за руку. Оберегает от опрометчивых поступков.
– Похоже, у вас припасов более чем достаточно, – говорит каштановый, просматривая их провизию. Картошка, мука, сало: все изобличительное. – Некрасиво это, когда большинство из нас голодают. Некрасиво это, что вы сидите тут богатенькие в тепле, когда остальные вкалывают. Да нам семьи приходится отправлять на поиски золота, чтобы купить еду. Ты, кажется, что-то знаешь об этом.
Проклятия ба смолкают.
– Моя маленькая девочка пошла туда, – вскрикивает рыжий, его голос, как бьющееся стекло.
Он вскидывает руку в сторону приоткрытой двери. Давно ожидавшаяся гроза наступает серой пеной, плюется злобными каплями, как дети в школьном дворе. Как рыжеволосая девочка плевала когда-то в лицо Люси, пока травля ей не надоедала. Взгляд рыжеволосого пронзает Люси насквозь, он словно читает ее мысли.
– Настоящий позор, – говорит каштановый, тыча винтовкой в больную ногу ба.
– Всего этого можно было бы избежать, если бы мы знали, откуда появилась та крупинка золота, которую мы нашли. Дочке моего брата не пришлось бы бродить где попало.
Рот ба остается закрытым. Упрямство, которое унаследовала и Сэм, – он не вымолвит ни слова.
– Я бы сказал, что эта сделка кажется мне справедливой, – говорит каштановый шакал. Обескураженное молчание, потом Люси понимает, что рыжий устремляет безумный взгляд на Сэм. Сэм, которая от ярости чуть ли не раскалилась.
Голос отказал Люси, но ноги не лишились способности двигаться. Это ее вина. Она взяла из дома драгоценную вещь. Она делает шаг – полшага, неуклюжая от страха. Этого достаточно. Рыжий теперь хватает ее.
На лице ба ярость и страх – он видит, как рыжий шакал тащит Люси к двери. Она спрашивает себя: которое из этих двух чувств возьмет верх, заговорит ли ба. Она никогда не узнает. Потому что Сэм бросается на рыжего шакала, вонзает в него недавно выплюнутый им обломок кости.
Шакал взвывает, отпускает Люси. Тянется к Сэм.
Сэм маленькая и коварная, загорелая и сильная после многих дней, проведенных на золотоносном поле. Рыжий шакал размахивает ножом, а Сэм увертывается и танцует. Каштановый шакал размахивает винтовкой, но не может стрелять – боится попасть в напарника. Сэм перехватывает взгляд Люси через всю комнату. Как это ни невероятно, но Сэм ухмыляется.
И тут рыжий хватает Сэм не за руку, а за длинные каштаново-черные волосы.
Ба вскрикивает. Люси визжит. Но шакал слышит третий голос. Голос, похожий на завывание огня в дымовой трубе, жаркий в промозглом доме.
– Стой! – говорит ма, с трудом поднимаясь. Одеяла падают с нее. Оживает ее огромный живот, похожий на часть холма. А потом она обращается к ба, к одному только ба: – Ба цзинь гэй тамэнь. Ни фа фэнлэ ма? Яо чжаогу хайцзы. Жуго вомэнь цзя жэнь аньцюань, на цзю цзугоулэ
[74].
Для остальных этот язык – тайна за семью печатями. Слова произносятся так быстро, что вполне могут быть бессмысленной скороговоркой или визгом дождя. Впервые в жизни Люси понимает, что язык, которым понемногу делилась с ними ма, был не только детской игрой.
Лицо ба обмякает, его плечи сутулятся, когда рыжий шакал подходит к ма и бьет ее с такой силой, что у нее трескается губа.
– Говори по-человечески, – шипит он.
Ма спокойно прижимает руку к груди. Она вытаскивает носовой платок из мешочка под платьем, прижимает его к кровоточащей губе. Когда она бросает окровавленную ткань, ее губы сомкнуты, правая щека от удара распухла, как у белки.
Больше ма ничего не говорит. Молчит, когда шакалы спрашивают, где спрятаны деньги, молчит, когда они размышляют, не отрезать ли им язык ба, молчит, когда они режут котомки и рвут их одежду, разбивают склянки с целебными настойками в сундуке. Этот горько-сладкий запах смешивается с вонью шакалов. Ма молчит, даже когда они находят первый спрятанный мешочек и принимаются разносить на части хибарку и фургон в поисках остального. Ма не смотрит на них, не смотрит на ба, на Сэм, на Люси. Ма смотрит на открытую дверь.