Что-то сверкнуло в темно-красной руке Билли ярче, чем рыбья чешуя. Я закричал.
Билли протянул мне такой хорошенький желтый камушек, который показался мне слишком мягким, чтобы от него была какая-то польза, а я уже вышел из того возраста, когда интересуются такими игрушками. Я пропустил его между пальцев, и он упал в воду. И, падая, он поймал луч солнца, отразил его прямо в мой глаз. После этого я несколько минут видел пятна на холмах.
Клянусь, золото тогда подмигнуло мне, словно знало что-то такое, чего не знал я.
Это было в сорок втором, хотя на стоянке, где я вырос, его так не называли. Как мы не называли наши холмы Западом. Запад относительно чего? Это была просто наша земля, а мы были просто люди. Мы кочевали между океаном с одной стороны и горами с другой.
На стоянке, где я рос, было полно Билли. Я имею в виду стариков, тихих таких, и имен у них было больше одного. Они не любили говорить о прошлом. Мне удалось разузнать всего ничего – они принадлежали к остаткам трех, может быть, четырех племен, теперь перемешавшихся, старики да калеки, слишком упрямые или усталые, чтобы перебираться вместе с остальными на новые охотничьи земли. Когда многие из них были мальчишками, к ним пришел священник, наградивший их новыми именами и оспой, которая убила половину племени. Священник дал им и общий язык, которому они научили меня. На стоянке собрались всевозможные изгои и бродяги, твоя мать назвала бы их дурной компанией. И, конечно, чистых носовых платков в карманах они не носили, но была у них доброта или что-то вроде усталости, казавшейся почти добротой. Слишком многие из них видели разрушение.
И все же холмы были хороши своим изобилием, когда я рос. Маки во влажный сезон, жирные зайцы – в сухой. Ягоды толокнянки и дикий щавель, который заменил шахтерам латук, и волчьи следы в руслах ручьев. Зелень всегда в избытке. А если спросишь, как я туда попал, – то я скажу, что о себе, как и о местных стариках, я знал мало. Племя меняло кочевье, занималось по пути собирательством, а меня они нашли на побережье: новорожденный, которому от роду было несколько часов, я лежал и плакал в одиночестве, мои ма и ба лежали мертвые рядом. На их одежде остались пятна соленой воды.
Один раз я спросил, как они узнали, что это мои ба и ма – ведь они были мертвы, а мертвецы не говорят. Он прикоснулся к моим глазам. Потом приложил пальцы к уголкам своих, оттянул их, так что они сузились.
Вот в чем дело, девочка Люси: как и ты, я никогда не рос среди людей, которые были бы похожи на меня. Но это не оправдание, и ты им не пользуйся. Если у меня и был ба, то он был солнцем, которое согревало меня большую часть дней, и лупило меня до седьмого пота в другие дни; если у меня и была ма, то она была травой, на которой я мягко спал. Я вырос на этих холмах, и они воспитали меня: ручьи, каменные уступы, долины, где дубы росли так густо, что казались единым целым, но позволяли мне, тощему и ловкому, проскальзывать между стволов и проникать в пустую середину, где ветки сплетали зеленый потолок. Если я принадлежал к какому-то народу, то я видел их лица в зеркалах луж, вода которых была так прозрачна, что показывала точную копию этого мира: еще один ряд холмов и небо, другого мальчика, смотревшего на меня такими же, как у меня, глазами. Я вырос, зная, что принадлежу этой земле, девочка Люси. Ты и Сэм тоже, и не важно, как вы выглядите. И не позволяй никому с исторической книгой говорить тебе что-то другое.
* * *
Но я отошел от главного. Ни к чему останавливаться на мелких историях, которыми я тебя всегда кормил, потому что ты была ребенком.
Да, теперь все изменилось. Ты считала меня жестоким? Теперь ты знаешь правду, стоящую за этим: мир куда как жестче. Это несправедливо, но у тебя и Сэм время для взросления измеряется не годами. Может быть, только эти ночи и есть у вас. Может быть, только то, что я могу тебе рассказать.
Шли годы, и я почти забыл про тот желтый камень. До одного дня в сорок девятом году, когда мы проснулись под громкий шум, потом возникли облака пыли, потом вода в реке рядом с нашей стоянкой побурела, потом почернела. Мы проснулись, когда вокруг появились фургоны с людьми, когда стали падать деревья под ударами топоров и расти здания. Старики с моей стоянки не желали обращать на это внимание, пока уже не стало слишком поздно. Не осталось ни рыбы в реках, ни дичи в лесах для охоты, для еды. Они не стали сопротивляться – они ушли. Кто-то отправился на юг, кто-то перевалил через горы, некоторые направились в прохладные травяные болота ждать смерти. Понимаешь, разрушение было слишком велико.
Один Билли остался со мной. И, как и в 42-м, мы отправились на поиски золота.
Но слишком поздно. Легкое золото уже все выбрали. А для добычи того, что осталось, требовались целые команды людей и телеги с динамитом. Нам пришлось мыть посуду, подметать в салунах. Помогло то, что Билли научил меня писать.
Казалось, я проснулся в 49-м и все мои мечты были о золоте: о том, как оно подмигнуло мне, проскользнув мимо моих пальцев, семь лет назад. Я стал планировать, когда научился это делать. Нашел несколько крупинок, которые ничего не стоили.
Я видел, как жестоко владельцы шахт – «золотые тузы» – обходятся со своими работниками. Люди теряли ноги во время взрывов, их заваливало породой. Люди стреляли друг в друга, воровали, устраивали поножовщину, голодали, когда не было ни денег, ни еды. Десятки людей каждый месяц разворачивались и уходили на восток. Но вместо них приходили сотни других. И лишь немногих ждала удача, немногие становились золотыми тузами.
Однажды вечером в пятидесятом году один из таких золотых тузов, владевший самыми крупными шахтами – самый жирный и богатый из всех, – зашел в салун.
– Эй, ты. Иди сюда. Нет, не ты. Ты, парнишка с забавными глазами.
Билли остался стоять, где стоял. Я подошел.
– Это у тебя настоящие глаза, парень? Или ты какой-то недоумок?
Вблизи я видел, что этот богатей, несмотря на весь свой жир, ненамного старше меня. Я ему сказал, что я никакой не недоумок, руки, сжатые в кулаки, я держал за спиной. В тот год я узнал о том, что можно говорить кулаками вместо слов, когда люди недоброжелательно смотрят на меня. Это позволяло мне не повторяться. Но человек передо мной был не один. За его спиной стоял вооруженный провожатый в черном.
– И ты умеешь писать? Читать? Только не ври мне.
Я сказал ему, что меня научил Билли. Я подозвал Билли, но богатей даже не посмотрел на него. Он сказал, что у него есть работа для меня. Молодой и мягкотелый, каким я был, я не спросил у него, почему он выбрал меня. Пусть это будет тебе уроком, девочка Люси. Всегда спрашивай «почему». Всегда узнавай, что именно им нужно от тебя.
Золотой туз сказал, что настанут времена, когда холмы будут выхолощены. Когда люди будут приезжать с семьями и обосновываться здесь. Им понадобятся припасы. Дома. Еда. Он хотел проложить на Запад железную дорогу, соединявшую долины и океан. Для этого ему требовались дешевые рабочие руки. И он получил целый корабль рабочих рук.