– Слышу тон осуждения в ваших словах.
– Вовсе нет. Мне тоже очень интересны мои… встречи.
Она бросает на меня взгляд и улыбается. Я осознаю, что этой женщине удается заставить меня чувствовать себя слабым. Я ей сам это позволяю, поскольку каждое ее слово в состоянии меня сразить.
– У вас уже были интересные встречи в Париже?
– Самая интересная – та, что происходит сейчас.
– Значит, я должен быть польщен?
– Это я польщена. И поражена. Я не знаю ни одного итальянца, который бы знал наизусть стихи Бодлера.
– Вас поражает, что итальянец знает Бодлера?
– Нет, поражает то, что он умеет так хорошо декламировать. Может быть, вы актер?
– Вовсе нет.
– Вы им кажетесь. Вы идеально говорите по-французски.
– Я научился в детстве, от матери.
– Почитаете мне еще?
– Не знаю…
– Прошу вас.
Я останавливаюсь и смотрю на нее.
– Свободный человек, не в море ли безбрежном —
Подобие твое? Могучих волн прибой
Сродни душе твоей, и в разуме мятежном
Не меньше горечи, чем в бездне голубой…
[46]Она меня прерывает:
– Вы любите море?
– Конечно.
– Ваш город находится на море?
– Да, на Лигурийском море, это в Тоскане.
Мы молчим, лишь слышен звук скрипящего снега под ногами. Мы оба – особенные, и вот мы встретились. Я никогда не испытывал такого сложного и приятного чувства удовлетворения в компании женщины и никогда не ощущал себя таким особенным.
Несомненно, ее недоступность также подогревает мой интерес. Она замужем совсем недавно, за человеком красивым, образованным и, без сомнения, значительным. Запретное привлекает сильнее по сравнению с тем, что происходит в открытую. Пока я об этом размышляю, она улыбается и говорит, как будто читая мои мысли:
– Так забавна наша молчаливая прогулка. Правда?
– Да.
– Мы же оба знаем причину, по которой молчим?
– Думаю, что да.
– Вы очень красивы, синьор Модильяни. Вы обаятельны, обходительны и даже кажетесь искушенным актером. Вероятно, вы умеете притворяться…
– Нет, уверяю вас. Я никогда не скрываю свои намерения. И я предпочту ничего не говорить, нежели слукавить.
– Как сейчас.
– Да. Впрочем, как и вы.
Анна улыбается и понимает, что между нами нет преград, нет причин быть не такими, какие мы есть. Я останавливаюсь и говорю достаточно прямолинейно:
– Мне интересно узнать, как выглядит брак двух поэтов.
– Знаете, мой муж Николай – не только поэт.
– Он военный, я знаю. Его безупречная военная форма офицера царской армии не ускользнула от моего взгляда. Полагаю, вы любите его и поэтому тоже.
– Я ему много раз отказывала, прежде чем выйти за него.
Я поражен этим признанием.
– И что же вас убедило?
– Возможно, его попытка самоубийства…
Я смотрю на нее недоверчиво. У этой женщины нет ограничений, она абсолютно откровенна; ее не смущает раскрытие интимных подробностей. Она улыбается, ее забавляет мое изумление.
– Меня очаровывает трагичный темперамент. Я уверена, что под этой маской воспитанного итальянца вы тоже такой.
– Трагичный?
– Да.
– Возможно…
– Мой муж стал мне интересен со временем.
– Предполагаю, что вы для него были интересны с самого начала.
– Он меня любит.
Я останавливаюсь, преградив ей путь, смотрю ей в глаза и беру ее руки в кожаных перчатках.
– Вас несложно полюбить. Аристократическая, обворожительная, загадочная красота. Сейчас вы – самая красивая женщина в Париже.
– Вы так считаете? Вы знаете всех женщин в Париже?
– Я знаю наверняка, что не может быть другой, которая бы вас превосходила.
– Вы лжете.
– Я хочу сделать что-то с вашим образом.
– Вы хотите написать меня?
– Нет, не хочу.
– Нет? – Она смотрит на меня разочарованно.
– Я хочу рассмотреть вас, а потом я высеку ваше лицо в мраморе.
– Модильяни, вы не скульптор. И никогда им не станете.
Она меня ранит. И она – тоже…
– Откуда вы знаете?
– Я ясновидящая. Читаю мысли и предсказываю будущее. В вашей жизни нет места для мрамора и камня.
– Почему?
– Они слишком холодные. Я вижу цвет, много теплого цвета. Я вижу женские лица – печальные, скрытные… Я вижу обнаженные чувственные тела. Женщины, предающиеся своим мыслям.
Я молча смотрю ей в глаза. Она замерзла и дрожит. Я не поддаюсь желанию сжать ее в объятиях, чтобы согреть, но ей снова удается ошеломить меня.
– Я замерзла. Я хочу увидеть вашу мастерскую. Так я больше о вас узнаю.
Я мгновенно понимаю эту попытку подвергнуть меня проверке. Вдруг перед ней – обычный самец, привычный к женщинам, ведущий богемный образ жизни? Она хочет понять – как исследователь в научной лаборатории, – возникли ли уже у подопытного фантазии насчет ее сексуальной доступности. Она хочет проверить, не ставит ли он случайно ее в один ряд со всеми остальными.
Я молчу. Она испытующе смотрит на меня в ожидании ответа.
Я должен понять, что же испытываю на самом деле. Я ее пока не желаю, я совсем не уверен, во мне преобладает страх. Я никогда не встречал настолько загадочную женщину – и мысль о ее обнаженном теле меня обескураживает. Я не готов, и меня даже не интересует ее тело – ее человеческая сущность настолько глубока и неуловима, что от одной мысли, что я смогу обладать ею, у меня ноги подкашиваются… Когда разум такой уязвимый, а эмоции такие сильные, физическое влечение теряет важность.
– Вы хотите, чтобы я умерла от холода? – Она подстрекает меня взглядом и улыбкой.
– Я отведу вас в Лувр.
– Мы не пойдем в вашу мастерскую?
– Нет. Нет никакой спешки в том, чтобы увидеть, над чем я работаю.
Она улыбается и выглядит приятно удивленной.
– Я вас отведу в Лувр и покажу вам экспозицию, посвященную Древнему Египту. Однажды я нарисую вас в образе египетской царицы, и мы зайдем так далеко, что при желании можем сбиться с пути.