Реки Аида - читать онлайн книгу. Автор: Марек Краевский cтр.№ 41

Подождали некоторое время, пока пройдет их пожилая женщина с маленькой девочкой, держащейся сбоку от нее.

— …бессознательное извержение кала или мочи или обе эти вещи одновременно!

— Встречали вы когда-нибудь такого человека аллергика? Это может ли быть Фердинанд граф Незавитовский? Или можете вы тут нарушить врачебную тайну?

— Комиссар, — Пидгирный цедил слова с холодной твердостью, — заявляю вам со всей силой, что в этом вопросе я поступился бы этикой и нарушил бы врачебную тайну. Но на самом деле, и добавлю: к сожалению, никого такого никогда лично не встречал и не видел.

— А кто таких лечит? Врач какой специальности?

— Атопии, потому что так называют различные аллергические реакции, пытаются лечить лучами Рентгена или легкими электроразрядами. Насколько я знаю, такие процедуры выполняют на Кульпаркове, а также в нашей университетской клинике нервных болезней. И здесь, и там, предупреждаю ваш следующий вопрос, не предоставляет вам каких-либо списков пациентов. Думаю, что прикажет им это прокурор, судья следственный или руководитель львовской Медицинской палаты. А теперь прошу меня простить…

— Еще одно, доктор, — сказал быстро Попельский. — Были ли на теле или, лучше, в теле ребенка какие-то следы, свидетельствующие о насилии, об изнасиловании?

— Нет. Ни на теле, ни в области половых органов не было никаких дополнительных повреждений, которые могли бы свидетельствовать о насилии в отношении этой девочки, — ответил глухо медик.

Подал руку полицейскому и двинулся в сторону темного дома.

Комиссар стоял в задумчивости, не переживая за небольшую изморось, которая, раздуваемая ветром, оседала на его шляпе. Он думал так интенсивно, что не заметил полицейского патруля, который проходил мимо. Не дошло до него приветствие: «Доброе утро, пан комиссар!» Ни брошенный успокоенным голосом комментарий: «Смотрите, братья, этот дворник из школы принял нашего Лыссого за советского шпиона!»

Попельский ничего не слышал. Втягивал в ноздри запах следа.

Из маленькой улочки Святого Михаила у отеля «Народная Гостиница» выехала грязная и сильно поржавевшая транспортная трехколка марки «Морган». Повернула направо, а потом налево — на презентабельную улицу Сикстускую. Перекатилась медленно и остановилась через несколько десятков метров. Своей запущенностью контрастировала сильно, с красивыми домами, среди которых настоящей жемчужиной было прекрасное модерновое здание с овальными окнами, предваренными аллегорическими фигурами. Там в просторных и прокуренных залах над типографией Артура Голдманна собирались по четным дням недели на бридж все львовские сливки артистические и политические.

Двое крепких мужчины, стиснутых в кабине, не выглядели ни ее членами, ни порядочными гражданами, которых бы восхищали сокровища модерновой архитектуры Львова.

Они сидели в тишине и в молчании, внимательно наблюдая за пустой улицей, засыпаемой дождливо-снежной вьюгой, которая выдувала всех прохожих, так же, впрочем, как и полицейские патрули. Если бы не покачивающиеся на канатах и рассеивающие желтоватый свет фонари и несколько несколько полупьяных, направляющихся со стороны Гетманских Валов, улица казалась бы совсем замершей.

Немного оживленней стало около десяти часов вечера, когда появились частные экипажи и автомобили, а также городские пролетки. Вскоре из ворот высыпались бриджисты, обсуждающих горячо интересующих партиях.

Среди них был Фердинанд граф Незавитовский. Прощаясь с другими игроками, стоял на улице, оглядывался за своим шофером и протирал мокрые очки.

Люди расселись по своим транспортным средствам, а улица снова опустела. Через несколько минут оставалась на ней только трехколка, которая как раз завелась и выпустила во влажный воздух солидную порцию выхлопных газов.

Заколыхалась резко, когда ее кабину покинули двое мужчин. Они затоптали окурки папирос, подошли с двух сторон к Незавитовскому, а один из них вежливо спросил:

— Подвезти пана графа домой? Такая погода неприятная…

Незавитовскому не пришлось даже надевать очки, чтобы убедиться, что дружеское предложение явно контрастирует с суровыми мордами. Отстранившись от них движением руки, как от назойливых мух, быстро заскочил в ворота клуба, а затем хотел вбежать на лестницу, ведущую в портерную. Но не смог этого сделать. Кто-то стоял у подножия лестницы и преграждал ему путь. На этот раз граф наложил на мокрый нос очки. Он увидел высокого и широкого в плечах мужчину, который поднял шляпу и поправил карнавальную маску, закрывающую ему пол-лица. Он был одет намного лучше, чем бандиты, которые предлагали ему до того подвезти. Этот денди напоминал тирольского егеря — блестящие от крема коричневые ботинки, темно-зеленый лоденовый плащ, накинутый на плечи, и шляпу с оторочкой шнурком над полями. Он улыбался графу, но в его глазах было так же много дружелюбных чувств, как в гнилых слюнях пассажиров трехколки.

Он сделал незаметное движение рукой, и граф потерял контакт с окружением.

* * *

После долгой езды, во время которой Незавитовский очнулся и обнаружил, что лежит в наручниках и в мешке на голове в вонючей будке, автомобиль остановился. Граф почувствовал, что несколько мужчин берут его на твердые костлявые руки и куда-то уносят в большой спешке. Через некоторое время бросили его, как куклу, и содрали ему мешок с головы. После изнурительной поездки, когда бился о железный пол будки, набитый соломой тюфяк, на котором теперь лежал, был ему милее, чем стеганое одеяло и постельные принадлежности. После воняющего смолой и бензином мешка затхлый запах крахмала, который сейчас вдыхал, показался ему ароматами Индии.

Он лежал и протирал глаза близорукого до момента, когда из тумана вынырнули ухоженные пальцы, подающие ему очки. До его ноздрей донесся пряный запах мужских духов.

— Я знаю, граф, — для неузнанности Попельский говорил писклявым голосом с еврейским акцентом, — что, может быть, все это похищение и допрос не принесет никакого эффекта… Быть может, никакие психологические приемы не заставляет вас признаться в изнасиловании… — Он вытер тряпкой кирпичную стену, чтобы затем повесить там на гвоздь пальто и шляпу. — Да, я от тех трюков просто уйду, — пищал и картавил Попельский. — Перейду к методам прямых. Правда, мой дорогой граф, есть различные критерии. Декарт, например, утверждал, что этим критерием является очевидность, а эмпирики, что это опыт. Я разделяю этот последний взгляд. Так вот, я объявляю вам, что если вы не признается добровольно в поругании малолетней Елизаветы Ханасувны, я проведу с вами эксперимент, который все установит.

Снял пиджак, повесил его на стул, золотые запонки извлек из манжеты и спрятал их тщательно в бумажнике. Затем засучил рукав рукава и встал, широко расставив ноги, над лежащим. Тот огляделся вокруг. Видневшиеся под стеной краны и раковины, характерные для какого-то подсобного помещения — может быть, прачечной, — казались графу инструментами наизощреннейших пыток, раскоряченный над ним человек в маске казался палачом, а скрытые в тени — демонами ада. Он начал дрожать всем телом. На его лбу появились толстые горошины пота.