6
Все вместе они засиделись в камбузе допоздна, но никто не возражал, и уж тем более ничего не имела против Кира. Под конец она по просьбе энтропистов показала, как на поверхности Кроткого Клинка формируются разные узоры.
Она изобразила улыбчивое личико на ладони, и Фалькони сказал:
– Вот это рукоморда!
И все захохотали.
А потом Воробей, Хва-Йунг и Вишал ушли в медотсек. И без них в камбузе стало намного тише.
Операция Воробья затянулась на несколько часов. Задолго до ее окончания Кира вернулась в свою каюту, улеглась на новый матрас и уснула. И наконец-то не видела снов.
7
Настало утро и принесло с собой страх. До прыжка в сверхсветовое пространство оставались считаные часы. Кира некоторое время просто лежала, стараясь привыкнуть к мысли о предстоящем.
«Я сама навлекла это на себя». Лучше было понимать это, чем считать себя жертвой обстоятельств, но не очень-то это было утешительно.
Кира поднялась и первым делом заглянула в дополненную реальность. Существенных новостей не было (только незначительные столкновения на Руслане), не было и сообщений. И спазмы внизу живота прекратились. Уже облегчение.
Она послала сообщение Воробью:
<Ты все еще настроена на тренировку? – Кира>.
Минуту спустя ответ:
<Да. Жду в медотсеке. – Воробей>.
Кира умылась, оделась и пошла.
Открыв дверь в медотсек, она в первую минуту испугалась – настолько плохо выглядела больная. Лицо бледное, щеки запали, в руку воткнута игла капельницы.
Несколько растерянная, Кира спросила:
– По силам ли тебе криосон?
– Жду не дождусь, – сухо ответила Воробей. – Док считает, что со мной все будет о’кей. Криосон может даже поспособствовать лучшему заживлению – в итоге.
– И ты действительно готова… к тренировке или как ты это называешь?
Воробей криво улыбнулась:
– О да. Придумала множество способов испытать твое терпение.
И она не соврала. Они отправились в тот импровизированный тренажерный зал, и Воробей вновь прогнала Киру через множество изнурительных упражнений, одновременно заставляя контролировать Кроткий Клинок и всячески усложняя ей задачу. Воробей оказалась мастером отвлекающих приемов и не пропускала ни одного из них, сбивая Киру с толку то словами, то резкими звуками и неожиданными движениями – в самый сложный момент. И Кира лажала. Снова и снова лажала и все более раздражалась, что ее так легко вывести из себя. Но когда одновременно обрушивается столько информации, внимание почти неизбежно рассеивается, а стоит рассеяться вниманию, и Кроткий Клинок берет верх и сам решает, как лучше действовать. Его решения свидетельствовали об определенном, можно сказать, характере: об импульсивности и склонности искать слабые места, которыми можно воспользоваться. А еще – о безграничной и порой разрушительной любознательности.
Так оно и шло. Воробей гоняла Киру в хвост и гриву, а Кира все пыталась держать себя в руках.
После часа таких усилий пот с лица тек ручьями, и чувствовала она себя такой же измученной, какой выглядела Воробей.
– Ну как я справляюсь? – спросила она, отскребывая себя с палубы.
– Тебе не стоит смотреть триллеры, вот все, что я могу сказать, – ответила Воробей.
– А!
– Что? Рассчитывала на печеньки и комплименты? Ты не сдаешься. Не сдавайся и впредь – и, может быть, однажды сумеешь произвести на меня впечатление. – Воробей легла на скамейку и прикрыла глаза. – Теперь все зависит от тебя. Ты знаешь, что тебе нужно делать, пока мы будем в заморозке – лежать трупами во льду.
– Буду продолжать тренировки.
– И не потакай себе.
– Не стану.
Воробей приоткрыла один глаз и улыбнулась:
– Знаешь что, Наварес? Я тебе верю.
Следующий час прошел в лихорадочных приготовлениях. Кира помогла Вишалу погрузить в сон корабельных животных. Затем Виложку и мистера Пушистые Панталоны уложили в маленькую криокамеру – как раз на них двоих.
Вскоре прозвучало оповещение о перегрузке, и «Рогатка» выключила двигатели, чтобы максимально охладиться перед переходом предела Маркова.
Поблизости от них «Дармштадт» проделывал те же маневры, его алмазные радиаторы блестели в тусклом свете местной звезды.
Системы «Рогатки» отключались одна за другой. Внутри корабля становилось все прохладнее и темнее.
Четверо моряков первыми отправились в криокамеры, установленные в трюме. Они попрощались и исчезли из внутренней сети корабля, погрузившись в подобное смерти оцепенение.
Затем настала очередь энтропистов. У них в каюте имелись собственные криокамеры.
– Мы отправляемся…
– …в наши гибернакулы. Благополучного путешествия, узники, – сказали они перед тем, как отключиться.
Кира заглянула в убежище от радиационных бурь, где собрались все члены экипажа. Оно было расположено в самом центре корабля, прямо под рубкой и рядом с запечатанным помещением, где находился бронированный саркофаг – «ореховая скорлупка» Грегоровича.
Кира задержалась в дверях, беспомощно наблюдая за тем, как Воробей, Хва-Йунг, Триг, Вишал и Нильсен раздевались до трусов и укладывались в камеры. Крышки закрылись, и через несколько мгновений камеры затуманились изнутри.
Фалькони остался последним.
– Справишься одна? – спросил он, стягивая рубашку через голову.
Кира отвела глаза:
– Думаю, да.
– Когда Грегорович отключится, за курсом и системами жизнеобеспечения будет следить искусственный интеллект Морвен. Но если что-то пойдет не так, разбуди любого из нас, не стесняйся.
– Ладно.
Он развязал шнурки на ботинках, снял их, сунул в шкафчик.
– Серьезно. Даже если просто понадобится с кем-то поболтать. Мы по-любому несколько раз будем выходить из сверхсветового.
– Если понадобится, так и сделаю, честное слово.
Она оглянулась и увидела, что Фалькони разделся уже до трусов. Капитан оказался сложен крепче, чем ей представлялось: грудь колесом, широкая спина, мощные бицепсы. Очевидно, со штангой в трюме упражнялись не только Воробей и Хва-Йунг.
– Хорошо.
Уцепившись за стену, он подплыл к ней. Вблизи Кира почувствовала запах его пота – чистый, здоровый. Грудь покрывала густая поросль черных волос, и на миг – всего на миг – Кира вообразила, как зарывается в нее пальцами.
Фалькони поймал ее взгляд и посмотрел ей прямо в глаза: