ДОМАШНИЙ ЛАЗАРЕТ
— Бедный попка! — жалобно донеслось из—за
двери спальни. — Бедный попка! Вытри нос. — Вслед за этим послышался сухой
кашель, и на секунду воцарилась абсолютная тишина, как будто кто—то прислушивался
в ожидании ответа.
Джек оторвал голову от подушки и бросил взгляд
на соседнюю кровать.
— Филипп, можно впустить Кики? У него такой
печальный голос.
— Не возражаю, только если он не будет слишком
шуметь. Вроде бы голова у меня сегодня не так раскалывается.
Джек выбрался из постели и, неуверенно ступая
по полу, подошел к двери. Ребята только что перенесли грипп и все еще ощущали
ужасную слабость. Особенно тяжко пришлось Филиппу. Он был просто не в состоянии
находиться в одной комнате с не в меру бойким попугаем. Несмотря на всю свою
любовь К животному миру, его так и подмывало схватить тапочки, книжки или еще
что-нибудь увесистое и запустить все это птице в голову.
Скорбно склонив голову, Кики переступил порог
комнаты.
— Бедненький мой, иди ко мне, — сочувственно
протянул Джек, и попугай мгновенно взлетел ему на плечо. — Ты, конечно, не
понимаешь, за что тебя намедни выдворили из комнаты. Но знаешь ли, когда у
человека башка чуть ли не раскалывается от боли, он совершенно не выносит
никакого шума. Филипп едва не загнулся, когда ты в последний раз с
отвратительным сходством изобразил чихающий мотор.
— Прекрати немедленно! — Филипп буквально
похолодел от одного воспоминания о диком грохоте, устроенном Кики. — Мне
кажется, я больше никогда уже не смогу улыбнуться ни одной проделке Кики. — Он
закашлялся и вытащил носовой платок из—под подушки.
Тотчас осторожно кашлянул Кики. Джек
улыбнулся.
— Кики, не пытайся убедить нас, что у тебя
тоже грипп. Все равно никто тебе не поверит.
— Грипп, — повторил Кики. — Грипп! Вытри
грипп! — И тихо хихикнул.
— Знаешь, Кики, мы пока еще недостаточно
здоровы, чтобы безболезненно выносить твои шуточки. — Джек снова забрался в
постель. — У скорбного одра полагается говорить тихим голосом и сидеть с выражением
сочувствия на лице. Запомни это, пожалуйста!
— Бедный попка! — проскрипел Кики и,
пристроившись возле Джека, глубоко вздохнул.
— Кики, немедленно перестань пыхтеть мне в
шею!
Никогда не видел тебя таким демонстративно
печальным. Потерпи, скоро мы снова будем в полном порядке. Сегодня нам уже
значительно лучше. Вот и у Дины с Люси упала температура. Тетя Элли скоро сможет
порадоваться нашему окончательному и бесповоротному выздоровлению. Могу себе
представить, чего она натерпелась, ухаживая на нами все это время.
В этот момент тихо отворилась дверь и в комнату
заглянула миссис Каннингем.
— Ага, проснулись! Как самочувствие? Выпьете
лимонного сока?
— Спасибо, не надо, — ответил Джек. — Знаешь,
тетя Элли, чего бы мне хотелось? Вареное яйцо и хлеб с маслом. Представляешь,
вот именно в эту секунду я отчетливо понял, что хочу этого больше всего на свете.
Миссис Каннингем рассмеялась.
— Хороший признак. А тебе, Филипп, сварить
яичко?
— Спасибо, не надо, у меня совершенно нет
аппетита.
— Бедный мальчик! — возопил Кики, покосился на
Филиппа и гулко захохотал.
— Заткни свой клюв! — сказал Филипп. — Над
больными нельзя смеяться. Будешь и дальше столько болтать, немедленно вылетишь
из этой комнаты.
Джек шлепнул попугая по клюву. Кики втянул
голову в «плечи» и замолчал. Ему совершенно не улыбалось снова расстаться с любимым
хозяином.
— Как там Люси и Дина? — поинтересовался Джек.
— В отличие от вас — неплохо, — ответила
миссис Каннингем. — Играют в карты. Кроме того, мне велено спросить, нельзя ли
им потом зайти проведать вас.
— Я не возражаю. А вот Филипп, видимо, еще не
в форме. Как ты, Филипп?
— Посмотрим, — мрачно ответил Филипп. —
Откровенно говоря, мне пока ничего не хочется.
— Ну и ладно, Филипп, — ласково сказала мать.
— Завтра тебе наверняка будет лучше.
И действительно, вечером следующего дня Филипп
был снова бодр и весел, а Кики было позволено болтать и шуметь сколько
заблагорассудится. Однако стоило ему изобразить звуковой эффект под названием
«скорый поезд, мчащийся сквозь тоннель», как миссис Каннингем молнией взлетела
по лестнице и гневно обрушилась на него:
— Нет, Кики, я не допущу такого безобразия у
себя в доме! У меня больше нет никаких сил.
Дина внимательно посмотрела на мать.
— Бедная мама! Как же ты с нами намучилась.
Посмотри, какая бледная. Уж не заболела ли ты сама?
— Да нет! Просто немного устала от бесконечной
беготни вверх—вниз. Но это ничего. Скоро вы все окончательно выздоровеете и
отправитесь в школу.
В комнате раздался всеобщий стон, даже Кики не
удержался от горестного вздоха.
— В школу! — воскликнул Джек. — Тетя Элли, ну
зачем ты помянула ее именно сейчас! Терпеть не могу появляться в школе после
начала занятий. Народ уже успел ко всему притерпеться, обо всем договориться. И
тут появляешься ты: ничего не знаешь, ничего не понимаешь, как какой—то
первоклашка.
— Ничего, переживете, — рассмеялась миссис
Каннингем. — Я пошла вниз. Позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы в ближайшее
время я не слышала рева взлетающих самолетов, грохота мчащихся поездов и лязга
газонокосилок.
Когда она вышла, Джек с серьезной миной
обратился к Кики:
— Слышал? Так что веди себя пристойно!
— Мама неважно выглядит, —заметил Филипп,
сдавая карты. — Будем надеяться, что Билл свозит ее куда-нибудь отдохнуть.
Когда возвратится, естественно.
Дина взяла карты.
— Куда опять подевался Билл? Уже целая
вечность, как от него ни слуху ни духу.
— Наверно, снова выполняет какое-нибудь
секретное правительственное задание, — ответил Филипп. — Мне кажется, маме—то
точно известно, где он пропадает. Но кроме нее — ни единой душе. Помяните мое
слово, в один прекрасный день он снова объявится здесь как ни в чем не бывало.
Билл Каннингем и мама Филиппа и Дины,
потерявших отца много лет назад, поженились совсем недавно. И сразу же
усыновили (и, соответственно, удочерили) Джека и Люси, которые были круглыми
сиротами и давно уже привыкли считать миссис Каннингем родной теткой. И все они
дружно души не чаяли в умном и страшно энергичном Билле, который в силу своей
профессии то и дело попадал в разные переделки.
— Надеюсь, он вернется до того, как нас
отправят в школу! — сказал Джек. — Он уже сто лет дома не появлялся. Сейчас на
дворе октябрь, а исчез он аж в начале сентября.