Смерть под маской - читать онлайн книгу. Автор: Кэролайн Грэм cтр.№ 18

По поводу Сильвии удалось выяснить две вещи: во-первых, ей надоело жить в районе Хаммерсмит (а кому бы не надоело?); во-вторых, она собирается перебраться туда, где, по ее выражению, «тихо, чисто и спокойно». На вопрос о том, где конкретно находится это место, Феликс ответил, что точно не знает.

— Она просто сказала, что это не город. Но мы же с вами знаем, что это может быть где угодно, даже в бывших колониях.

Абсурдность подобного поступка, с точки зрения Феликса, была настолько очевидна, что он даже перестал щелкать ножницами.

— Еще она сказала, что встретила потрясающего человека, но связано ли одно с другим, я не знаю.

Хотя эти отрывочные сведения мало что давали, но других не было, и Гай ухватился за них, как утопающий за соломинку, и потребовал, чтобы поиски проводились более энергично. Но эти усилия ничего не дали. Затем последовало еще шесть долгих глухих месяцев. Полное отсутствие информации негативно сказалось на деятельности Гая. Бешеный азарт, который охватывал его при колебаниях рынка бумаг, жажда урвать побольше, всех обогнать, уничтожить соперников превратилась в тупое и мстительное желание нанести побольше вреда — все равно кому. Но злость — плохой советчик. Он утратил ясность оценки при покупках и продажах и впервые за двадцать лет стал терять деньги.

А несколько дней назад он получил письмо. Сначала Гай не поверил своим глазам, что неудивительно — ведь он ждал так долго, целых пять лет, — и вот оно, это письмо, он держит его в своих руках! От волнения руки у него дрожали. Правда, это был не ее почерк (и вообще письмо не от нее самой), но оно было О НЕЙ, более того, оно содержало приглашение!

Гай потянулся к нагрудному карману. С той самой минуты, как он его получил, он то и дело прикасался к письму как к талисману. Письма не было!

Он лихорадочно стал обшаривать другие карманы, но и там ничего не обнаружил. Его охватила паника, но тут он вспомнил, что на нем другой костюм, прежний отдан в чистку. Все это, по сути дела, не имело значения: адрес и каждую строчку письма он помнил наизусть:

«Уважаемые мистер и миссис Гэмлин, уже некоторое время ваша дочь живет с нами. Семнадцатого августа мы собираемся отпраздновать день ее рождения и будем рады, если вы оба сможете приехать около половины восьмого, если вам это удобно. Мы ужинаем в восемь. С благопожеланиями, Иэн Крейги».

Всю предыдущую ночь Гай провел без сна. Возбужденный, он лежал с открытыми глазами и повторял про себя каждую фразу этого короткого письма, стараясь извлечь из него то, что могло бы обнадежить. Его очень успокоили слова «с нами» и «мы». Во-первых, похоже, Крейги — не тот «потрясающий» человек, которого она встретила в Лондоне. «Мы» и «с нами» внушало надежду, что у этого Крейги есть жена, а может, и дети. Кроме того, слова «ваша дочь» звучали так, словно их написал человек в летах.

Гаю в голову не пришло рассказать о письме Фелисити. Ее неприязнь к Сильвии, ее облегчение, когда девочка сбежала, ее полное равнодушие по поводу того, что случилось с дочерью (она даже никогда не упоминала ее имени…). Позволить ей поехать с ним?! Немыслимо! Гай решил сказать, что жене нездоровится. Это было самое простое решение проблемы. И самое что ни на есть разумное.

Дантон Морел слыл одной из самых секретных персон лондонского бомонда. Никто из его клиентов не признавался в знакомстве с ним ни одной живой душе, поскольку его услуги были бесценны. Тем не менее празднование любого сколько-нибудь выдающегося события с участием всех «самых-самых», то есть талантливых и богатых, уже известных и еще неизвестных, — не обходилось без того, чтобы на нем не присутствовал, вызывая завистливый шепот, хоть один образчик дантонова мастерства.

На визитной карточке он с похвальной скромностью именовал себя «Стилистом и визажистом», но поразительные метаморфозы во внешности, которых он достигал благодаря своему таланту, далеко превосходили эффективность всех средств и способов для наведения красоты, рекламируемых в глянцевых журналах и на телевидении. Дантон славился тем, что добивался магического преображения не только прискорбно изменившейся внешности клиента, но и не менее важного преображения его прискорбно изменившейся личности.

Помимо талантов доброй феи, Дантон обладал к тому же звучным, мягким, как шотландское бренди со сливками, голосом. Когда же он молчал, само это молчание вызывало доверие и располагало к откровенности, вследствие чего люди чувствовали непреодолимое желание рассказать ему что-нибудь глубоко личное, все равно что. Дантон выслушивал, улыбался, сочувственно кивая, и продолжал колдовать.

Он стартовал двадцать лет назад в качестве кукловода и изготовителя масок и теперь с иронией думал иногда о том, что, в сущности, он так и не менял профессии. Хотя многие из его почитателей, узнай они об этом, были бы глубоко оскорблены. Его частная жизнь была проста до чрезвычайности: он жил за счет других, он кормился информацией, почерпнутой из сбивчивых речей, признаний и болтовни, из описаний сибаритских прихотей, настолько превышавших все допустимые размеры, что у него от зависти захватывало дух. Он никогда не сплетничал, все считали его абсолютно надежным и хотя бы в этом они, пожалуй, были правы. Не знали они одного: он все тщательнейшим образом записывал вот уже целых десять лет и искренне полагал, что придет время — и его дневник сделает его до неприличия богатым. Когда Фелисити распахнула дверь, он жевал свежий листик лаврового деревца. Вид у нее был абсолютно дикий. Волосы стояли дыбом, как будто она только что пыталась их выдрать, а взгляд был пустой, словно она не понимала, кто перед нею.

Они поднялись наверх, она стала метаться по комнате, жалуясь и причитая. Ее длинные, с дорогостоящим загаром ноги стремительно мелькали в прорезях халата, как коричневые ножницы. Еще внизу она сразу сунула ему в руки письмо. Дантон успел прочесть его и теперь выжидающе молчал.

— Такая подлость, Дантон! Подлость, ужасная подлость! Ведь речь идет о моей собственной дочери! Можно подумать, что я не хочу ее видеть! — отрывисто выкрикнула она. Плечи ее судорожно вздрагивали, и она все время отряхивала руки, словно на нее напали полчища муравьев.

Фелисити ожидала прихода Дантона, барахтаясь в водовороте различных чувств: изумления от самого факта приглашения, ярости от того, что ее об этом не известили и усиливавшегося с каждой минутой неприятного осознания, что, поскольку она нашла этот чертов конверт, ей волей-неволей придется принять какое-то решение. Но самым сильным среди этих противоречивых переживаний было пронзительное чувство удивления. Она даже представить себе не могла, что это письмо так на нее подействует.

Сильвии никогда не нужна была мать. В младенчестве она брыкалась и пыталась отстраниться, если та хотела ее побаюкать или взять на руки. Когда начала ходить, то ковыляла не к матери, а к няне, компаньонке матери или к незнакомому гостю. Фелисити казалось, что девочка готова пойти на руки к кому угодно, только не к той, которая ее любит больше всех.

Позднее, когда Фелисити поняла, что Сильвия не только не любит ее, но что она девочке просто неприятна, она мало-помалу принялась старательно изничтожать в себе любовь к дочери. Это стоило ей немалых страданий; она давным-давно осознала, какой безводной пустыней суждено стать ее браку, она видела в ребенке источник утешения и радости. Как теперь, после стольких лет снова впустить ее в свое сердце? Стоит ли? И смеет ли она на это надеяться?