Вести о Япан-острове в стародавней России и другое - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Ермакова cтр.№ 33

10-е годы были интересны тем, что не только стихи «в японском духе», но даже литературоведческие эссе о японской поэзии и литературе тогда представляли собой по большей части плоды трудов авторов, далеких от востоковедения, чья теоретическая фантазия была разбужена вполне научными, академическими книгами Астона и Флоренца. Это свидетельствует о наступившей эпохе огромной притягательности японской литературы и прежде всего поэзии для российского читателя. Поэзия эта зачаровывала, но оставалась загадкой, к тому же во многих публикациях начала прошлого века подробно и красочно рассказывалось о трудности, да, собственно, практически полной невозможности понять японский язык. Поэтому многие поэтические натуры того времени, пытаясь постичь «золотой век сказочной Японии», «ее долгий весенний сон», строят свой собственный миф о японской поэзии (занятие универсальное и с той поры занявшее прочное место в истории русской поэтической традиции).

Эстетизм начала XX в., разумеется, дорожил этой метафизической данностью как недоступной и непостижимой поэтической зоной, в которой были свои экзотические правила и где российский литератор мог обрести своеобразную экстерриториальность поэтического мышления.

Например, Г. Рачинский в 1908 г. публикует в журнале «Северное сияние» ^[175] свой очерк, избрав для перевода и интерпретации из прочитанных им работ Флоренца, Ратгена и Гаузера ^[176] безусловные шедевры японской литературы, выбор которых одобрит любой современный японовед, и переводит их, надо сказать, тоже совсем неплохо. Это — предисловие Ки-но Цураюки к поэтической антологии X в. «Кокинсю», несколько сюжетов с песнями из мифологического свода VIII в. «Нихон сёки», танка из антологии «Манъёсю» прозо-поэтической повести «Такэтори-моногатари» (в переводе В. Марковой — «Повесть о старике Такэтори») и др.

Интересно при этом, что прогноз будущего японской поэзии, сделанный Г. Рачинским, шел полностью вразрез с пророчеством Г. Востокова и скорее оказался близок к умозаключениям В. из брокгаузовского словаря, только сформулирован не так сухо. «Знакомая нам лирика танок убеждает нас, — писал Рачинский, — что какие бы всходы ни дал в будущей японской поэзии посев поэзии Гете, Шиллера, Байрона и Шелли — в этих всходах будет неизменно цвести и благоухать та душа японского народа, о которой один из его поэтов сказал: С чем бы сравнил я / Великий дух Ямато, / Родины нашей, / Как не с дыханьем цветов / Утром, при встрече зари» ^[177].

5

Итак, выше мы перечислили некоторые труды по японской литературе, предшествовавшие появлению обзорного елисеевского очерка.

Конец 10-х — начало 20-х гг. XX в. — интересный и во многом примечательный период для российского японоведения и востоковедения в целом. В России, как и в Западной Европе, развитию востоковедения как науки предшествовал период «практического» востоковедения, связанного с такими сферами деятельности, как внешняя политика, торговля, нужды управления восточными колониями, освоение новых территорий и сфер влияния, а также миссионерство и паломничество. Начало японоведению как науке было положено при Петре, но развитие его началось именно в этот период начала XX в. (именуемый в Японии эпохой Тайсё). Еще с 70-х гг. XIX в. преподавание японского языка было возобновлено на факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета, и в начале XX в. японоведение в России уже стало профессиональным, специализированным, притязающим на объективность своего знания и на непосредственное знакомство с фактами изучаемой культуры. Аналогичные процессы происходили тогда и в других областях российского востоковедения. И начало профессионального исследования японской литературы и учреждение новых мировоззренческих и теоретических основ для этого исследования, как мы предполагаем показать, связано прежде всего с именем С.Г. Елисеева и его статьей, которую он написал во время своей работы в Санкт-Петербургском университете.

Однако нельзя не отметить тут же следующего обстоятельства: хотя эта аналитическая обзорная работа С.Г. Елисеева имела, по сути, определяющее значение для становления японской филологии в России, до последнего времени она была отечественным японоведам почти недоступна, а сам С.Г. Елисеев долгое время оставался малоизвестным у себя на родине по причинам, не имеющим непосредственного отношения к науке.

Скажем несколько слов о самом авторе работы ^[178].

И личность С.Г. Елисеева, и его работы на разных языках (около ста публикаций) представляют собой явление поистине значительное — например, Э. Рейшауэр, ученик С.Г. Елисеева, говоря о нем как об основателе западной японологии, называет его гениальным преподавателем, но прежде всего — исследователем-пионером, открывшим новые подходы в науке, а также первым профессиональным японоведом Запада ^[179].

«Сверхмощным японоведом» называет С.Г. Елисеева и его японский биограф и исследователь Курата Ясуо ^[180], лично встречавшийся с ним.

Творческая личность С.Г. Елисеева в самом деле уникальна — в ней органично соединились разные типы образования и эрудиции и научная судьба его складывалась в самых разных литературно-философских и художественных мирах.

Родился он 1/13 января 1889 г., отец его, сын крестьянина, стал знаменитым предпринимателем, основателем и владельцем Елисеевских магазинов в Москве и Петербурге.

Как отмечают биографы С.Г. Елисеева, он с детства знал основные европейские языки, в гимназии изучал греческий и латынь, затем, в университетах Берлина и Токио, он овладел японским и в значительной мере китайским. Таким образом, нет никаких сомнений, что он был знаком со всеми основными трудами по Японии, опубликованными к тому времени на разных языках Востока и Запада.