«Трудно вообразить более страшную картину, представшую перед нашими глазами по прибытии на эту голгофу, открытую лощину или расселину между двумя зелеными холмами… Долина была буквально забита трупами в разной стадии гниения. Виднелись белые кости скелетов, пролежавшие здесь многие годы, бесформенное и обезображенное месиво человеческой плоти, которая еще недавно, несколько дней или даже несколько часов тому назад могла двигаться или шевелиться. Луна обливала бледным, каким-то неземным светом оскалившиеся черепа, серые, перевернутые вверх лица покойников, онемелых и застывших в том виде, в каком их оставили друзья. Из рваных синих саванов торчали изуродованные головы и неестественно вывернутые конечности тел, закрученных в чудовищно гротескные позы голодными собаками и волками… Как бы то ни было, монгол избавлен от зла, которое всегда в той или иной мере угрожает нам, обитателям развитой цивилизации — быть похороненными заживо»
[1803].
В зловонном месиве рылись волки, собаки, стервятники и другие пернатые любители падали, дерясь друг с другом за человеческие останки. Но монголы воспринимали эти ужасы через призму шаманизма и анимизма. Они верили в то, что, оставляя умершего в степи, дают ему возможность совершить добродетель, поскольку животные являются важной частью мирового порядка. По их разумению, на продление жизни имеют право все, и когда стервятники и дикие собаки пожирают трупы, сохраняется или продлевается жизнь тех птиц и животных, которых они не съедят
[1804].
Если Чингисхану и приходили мысли о смерти, которая ожидала его через два года, то, скорее всего, он думал не о предстоящих погребальных обрядах, а о том, что произойдет с его империей после кончины. К 1226 году отчуждение Джучи приобрело характер хронического кризиса. Чингис парировал выпады Джагатая против ненавистного старшего брата, используя расхожий аргумент: если даже его зачал не он сам, а меркит, то все они — и Джучи, и Джагатай, и Угэдэй, и Толуй вышли из одного и того же чрева. Поведение Джучи после Гурганджа и особенно его нежелание обеспечить адекватную защиту фланга Субэдэя и Джэбэ во время их опасного перехода домой в 1222–1223 годах не могли не настораживать. К тому же, как утверждает Джувейни, Чингисхан скрытно завидовал полководческим способностям Джучи (невзирая на незадачливость при осадах)
[1805].
Джагатай, съедаемый неутоленной ненавистью к Джучи, уловил перемену в настроениях отца, и, чтобы его погубить, развернул против брата кампанию инсинуаций, наветов и откровенной клеветы. Такая возможность скоро подвернулась, когда Чингисхан, раздосадованный неповиновением старшего сына, потребовал от него явиться ко двору. Джучи ответил, что не может исполнить повеление из-за тяжелой болезни, и это действительно было так
[1806]. Джагатай подослал агента-провокатора, известившего хана о том, что Джучи вовсе не болен, а, напротив, весел и здоров, пропадает на охоте. Чингис снова отправил срочный вызов, и снова получил ответ: Джучи болен. На этот раз Чингис отправил самых доверенных гонцов, чтобы установить истину
[1807]. Но Джагатай тоже не сидел сложа руки. Каким-то образом он завладел документом, подлинным либо поддельным, но содержавшим неприкрытые обвинения отца старшим сыном. В письме говорилось, что истинный государственный деятель мог бы с легкостью заключить прочный мир с шахом и сохранить миллионы жизней. В тексте выражалось и желание восстать против отца. Все дело в том, что Чингисхан не хочет мира, утверждалось в письме. Этот человек верит лишь в массовое убийство, и он, по мнению Джучи, умалишенный, поскольку нет никакого смысла в управлении империей, если убить всех ее обитателей
[1808].
Чингисхана обозлило вероломство сына, но его тревожили и последствия предательства. Он знал, что Джучи пребывал в дурном настроении, подобно новому Ахиллу, после того как преемником был назван Угэдэй. Высока была вероятность того, что после смерти Чингисхана Джучи поднимет восстание против Угэдэя. Разразится гражданская война, и будет утеряно все, что было достигнуто Чингисом за годы жизни
[1809]. А политика мирного согласия с завоеванными народами, как считал Чингисхан, это всего лишь иллюзия разочаровавшегося человека, совершенно нереалистичная. Ибо, согласно максиме одного теоретика власти, договора, не поддержанные мечом, остаются пустыми словами
[1810]
[1811].
Не было никаких сомнений в том, что Джучи должен уйти из жизни раньше хана. Чингис отправил в улус сына одну из своих отборных команд тайных убийц. По всей видимости, Джучи был отравлен в конце 1226 года или в один из дней первых двух месяцев 1227 года. По иронии судьбы, пути убийц и гонцов пересеклись: посланники возвращались с вестями о том, что сообщения о болезни Джучи верны. Однако к тому времени их информация уже не имела никакого значения для разъяренного Чингисхана, сохранив лишь чисто академический интерес для историков
[1812].
1225 годом датировано не только возвращение в Монголию, но и начало последней кампании против тангутов. Чингисхан не забыл и не простил предательства тангутов Си Ся, правитель которых отказался послать войска для войны с Хорезмом и к тому же сопроводил отказ оскорблениями (см. главу 10). Согласно договору 1210 года, обязательство участвовать в войне было главным условием мира
[1813]. После смерти Ли Ань-цюаня в 1211 году и восшествия на престол в результате переворота Шэнь-цзуна
[1814] мирные отношения, казалось, продолжатся, если бы не злой гений генерала Аши-гамбу, испытывавшего к монголам неприязнь
[1815]. Ратуя внешне за дружбу, к 1220 году Шэнь-цзун, подпав под влияние Аши-гамбу, полностью переменился, отправил послание с отказом, так взбесившее Чингисхана, и начал договариваться с Цзинь о военном альянсе. Союза не получилось, между Си Ся и цзиньским Китаем разразилась война. Тангуты, уверовав в свое военное превосходство, двинулись на северо-запад государства Цзинь, отвергая любые мирные предложения. Цзиньцы неожиданно предприняли форсированный марш и нанесли им сокрушительное поражение. Вдобавок ко всему, Мухали в 1221 году прошел с армией через всю страну Си Ся, опустошая и разоряя все на своем пути, настраивая против себя местное население жестокостью, грабежами и поборами
[1816]. Попытки Шэнь-цзуна одновременно вести две войны — против монголов и цзиньцев — не вызывали энтузиазма, в 1223 году его заставили отречься от трона, и в том же году он умер (будто бы погиб в бою). Новый император Сянь-цзун
[1817] (креатура Аши-гамбу) отказался от честолюбивых замашек предшественника, провозгласил альянс с цзиньцами и нанес поражение монголам.