Чингисхан. Человек, завоевавший мир - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнк Маклинн cтр.№ 144

В исторической встрече участвовали шесть человек: Чингис, Чинкай, Лю Вэнь, Чань Чунь, Елюй Ахай (перелагавший высказывания мудреца на монгольский язык) и официальный переводчик. По общему мнению, она была успешной, Чингисхан громко и убежденно превозносил Чань Чуня, назначив очередные «семинары» на 25 и 29 октября ^[1768].

Лекция Чань Чуня состояла из шести основных тем. Первый и самый главный тезис: дао — первооснова всего сущего — Земли, Солнца, Луны и даже Неба, но познание величия Неба еще не означает познания величия Дао ^[1769]. Далее: человек — вторичное явление, творение Неба и Земли, которые, в свою очередь, являются созданием Дао. Третий момент: он изложил довольно путаную квазиманихейскую идею о том, что первобытный человек утерял «священный огонь» ^[1770] — путаную, поскольку при других обстоятельствах он восхвалял первобытного человека. Четвертая тема фактически повторяла философию стоиков: он призывал к отказу от всех чувственных и плотских удовольствий. Пятый, но не менее важный постулат: две стихии — «ян» (огонь, мужское начало) и «инь» (вода, женское начало) — взаимопроникают в «едином целом». И наконец, в соответствии с его учением, самосовершенствование заключается в том, чтобы развивать ту часть человеческой природы, которая принадлежит Небу, и обуздывать чувства и занятия, относящиеся к Земле (секс, охота, возлияния, азартные игры и так далее). За «мудрость» Чингисхан удостоил Чан Чуня титула «дух бессмертный» и назначил духовным владыкой всей Монгольской империи ^[1771].

Все же можно предположить, что Чингисхан руководствовался какими-то тайными мотивами. Если, согласно учению Чан Чуня, бедняк, имевший всего лишь одну жену, мог серьезно навредить себе сексуальными излишествами, то какие же несчастья могли свалиться на голову великого хана, имевшего доступ к тысячам женщин, и дворцы, переполненные притягательными наложницами? Чан Чунь советовал Чингисхану хотя бы месяц провести в постели одному: «Одна ночь одиночества полезнее тысячи дней приема лекарств». Но Чингисхан не согласился, сказав, что слишком стар для того, чтобы учиться новым правилам жизни. Аналогичный конфликт интеллектов возник, когда после охоты на вепря, во время которой Чингисхан получил повреждение из-за того, что под ним споткнулась лошадь, даос посоветовал навсегда отказаться от охоты и беречь здоровье, поскольку жизнь является бесценным даром природы. Чингис ответил, что не может пренебречь традиционным монгольским занятием, которое вросло в национальную культуру, и если он сделает это, то лишится доверия народа. Однако в доказательство почтительного отношения к мудрецу он не выезжал на охоту на протяжении двух месяцев ^[1772].

5 ноября Чингисхан проводил Чан Чуня в Самарканд, где предоставил ему свои хоромы. Чингис хотел, чтобы философ всегда был при нем, но Чан Чунь жаждал вернуться в Китай. Между ними шла невидимая психологическая борьба: Чан Чунь ныл и умолял разрешить ему уехать, Чингис оттягивал момент расставания, давая обещания и не исполняя их. Вскоре Чингисхану понадобилось отправиться в районы севернее Самарканда, и он начал уговаривать даоса пойти вместе с ним. Чан Чунь увиливал, доказывая, что не выносит шум и грохот каравана, и попросил позволить ему идти с небольшим эскортом позади основного конвоя. Чингисхан, полагая, очевидно, что моральная победа на его стороне, дал согласие.

В этом походе Чан Чуню довелось увидеть представителей животного мира, которых нет в Китае, к примеру, среднеазиатского тигра ^[1773], обитавшего в этих краях вплоть до XIX века ^[1774]. Здесь он, возможно, впервые испытал на себе тиранию настоящей непогоды. Отряд вышел из Самарканда 30 декабря, и в январе несколько раз на него обрушивался снежный ураган. Путешественники едва успели переправиться через Сырдарью, как буран разметал понтонный мост ^[1775]. Чингисхан ненароком совершил ошибку, когда попросил китайского мудреца разъяснить причины, вызывающие погодные катаклизмы, такие как снежные бури и землетрясения. Чан Чунь, избрав наиболее уязвимый для критики народный обычай, ответил: самое надежное средство избавления от кары Небес — отказаться от дурацких табу в отношении воды и купаний. Развивая эту тему, он сообщил Чингисхану: из 3000 грехов тяжелейшим проступком является непочтение к родителям, а этот изъян, как он смог убедиться, слишком распространен среди монголов. Казалось, что он специально провоцировал Чингиса на то, чтобы прогнать его, но великий хан обладал феноменальной выдержкой. Он согласился с мнением мудрого даоса, повелел записать его слова на уйгурском языке и сообщил, что намерен включить рекомендации на этот счет в свод законов Великой Ясы. Чингисхан неустанно напоминал и сыновьям, что Чан Чунь прислан Небом и надо относиться к нему соответственно ^[1776].

9 марта 1223 года Чан Чунь наконец набрался решимости и сказал Чингису, что должен ехать, так как обещал ученикам вернуться в Китай через три года. Чингисхан с готовностью сообщил, что тоже намеревался пойти на восток, и они могут отправиться вместе хоть сейчас. Чан Чунь запротестовал, сказав, что не привык спешить и у него свой темп передвижения. Тем не менее, Чингис настоял на том, чтобы Чан Чунь дождался, когда соберутся все сыновья хана, и законные и внебрачные, и познают учение Дао.

В середине апреля Чингисхан, утомившись от игры в «кошки-мышки», сказал Чан Чуню, что он может уезжать ^[1777]. Расставаясь с учителем, он принял неразумное решение: освободил Чан Чуня и его секту от податей и принудительных работ, назначив его главой всех верований в Китае ^[1778]. Великий хан хотел предоставить даосу и его монахам дополнительных волов, но притворщик-аскет ответил, что обойдется почтовыми лошадьми. Чингисхан отправил с ним важного монгольского сановника, который должен был обеспечивать свободный проезд на всем пути. Несмотря на показную медлительность и прежние длительные остановки на отдых, патриарх помчался домой как стрела. В быстром темпе он проехал вдоль реки Или, миновал озеро Сайрам и Алмалык, перебрался через заснеженные горы и пески пустынь на территорию тангутов и за лето вышел к границам провинции Шаньси. Повсюду его встречали толпы восторженных единоверцев и поклонников, но когда его просили сделать остановку, чтобы прочесть проповеди или дать духовные и пастырские наставления, Чан Чунь отказывался, ссылаясь на то, что его возвращение предопределено кармой, и он не имеет права вмешиваться в судьбу и позволять промедления и задержки. В Пекин он прибыл в январе 1224 года.