– Ты носишь очки?!
– Ну да.
– С каких пор?
– Вчера вечером получил и сегодня надел. Если раздражают, сниму.
– Матерь божья, ты так странно выглядишь в очках!
– Странно или нет, а очки мне нужны. Хочешь совет? Пойди и ты проверься.
– Да у меня отличное зрение!
– Как скажешь. А я вот заметил, что с некоторых пор ты, когда читаешь, отставляешь руку с листком.
– И что это значит?
– Что у тебя дальнозоркость. И не надо делать такое лицо! Пара очков – еще не конец света!
Может, и не конец света, но явно конец расцвета сил. Надеть очки означает смириться со старостью, сдаться ей без малейшего сопротивления.
– И как зовут троглодита? – резко сменил тему комиссар.
– Фирруцца Антонио, он уборщик, временно подменяет сторожа, которого зовут Ипполито Варио.
– А где сторож?
– В больнице.
– В ночь похищения сторожил Фирруцца?
– Нет, Ипполито.
– Так Варио – это фамилия?
Он никак не мог не пялиться на Ауджелло в очках. Это отвлекало.
– Нет, Варио – это имя.
– Я уже ничего не понимаю.
– Сальво, если ты не прекратишь постоянно меня перебивать, я и сам запутаюсь. Что будем делать?
– Ладно, говори.
– Так вот, той ночью, часа в два, сторожа Ипполито разбудил входной звонок.
– Он живет один?
– Господи, ну и занудство! Ты дашь мне договорить? Да, он живет один.
– Извини. А может, тебе стоило выбрать оправу полегче?
– Бебе нравится эта. Я могу продолжать?
– Да-да.
– Ипполито подумал, что это Ло Дука: вернулся из своих разъездов, и приспичило увидеть лошадей. Такое с ним уже бывало. Сторож взял фонарь и пошел к шлагбауму. Темень была – хоть глаз выколи. Подошел поближе к типу, что ждал у входа, и видит: не Ло Дука. Спросил, что тому надо, а вместо ответа на него наставили револьвер. Ипполито пришлось открыть замок на шлагбауме, тот тип забрал у него ключи, а потом оглушил его рукояткой револьвера.
– Значит, больше сторож ничего не видел. Кстати, сколько у тебя диоптрий?
Мими возмущенно вскочил со стула.
– Ты куда?
– Ухожу. Вернусь, когда перестанешь цепляться к моим очкам.
– Ладно, садись. Клянусь, про очки больше ни слова.
Мими сел:
– На чем мы остановились?
– Сторож раньше видел напавшего на него типа?
– Никогда. Сторожа обнаружили Фирруцца и еще двое конюхов. Тот лежал связанный, с кляпом во рту и с сотрясением мозга.
– Значит, Ипполито никак не мог позвонить Эстерман, чтобы сообщить о краже.
– Ясное дело.
– Может, это был Фирруцца?
– Этот? Исключено.
– Тогда кто?
– По-твоему, это важно? Я могу продолжать?
– Прости.
– Фирруцца и остальные сразу заметили два пустых стойла и поняли, что увели двух лошадей.
– Как двух? – опешил Монтальбано.
– Именно. Двух. Коня синьоры Эстерман и коня Ло Дуки – они похожи.
– Ты хочешь сказать, что они никак не могли выбрать и на всякий случай увели обеих лошадей?
– Я спросил у Пиньятаро, и он…
– Кто такой Пиньятаро?
– Один из конюхов. Маттео Пиньятаро и Филиппо Сиркья. Пиньятаро утверждает, что из тех четверых или пятерых конокрадов хотя бы один разбирается в лошадях. Он заметил, что из сарая забрали упряжь, включая седла, для двух лошадей. Так что вряд ли воры действовали наугад – скорее всего, они знали, что делают.
– Как их вывезли?
– В специальном фургоне. Местами еще видны следы шин.
– Кто известил Ло Дуку?
– Пиньятаро. Он и скорую для Ипполито вызвал.
– Значит, это Ло Дука велел Пиньятаро позвонить Эстерман.
– Вот приспичило тебе выяснять, кто ей звонил! Можно хоть узнать почему?
– Да я и сам не знаю. Что еще?
– Это все. Тебе что, мало?
– Да нет. Ты неплохо справился.
– Спасибо, маэстро, за столь щедрую похвалу. Тронут до глубины души.
– Мими, иди ты знаешь куда!
– И как нам себя вести?
– С кем?
– Сальво, у нас не автономная республика. Наш участок подчиняется полицейскому управлению Монтелузы. Или ты забыл?
– И что?
– Расследование ведется в Монтелузе. Разве нам не надо поставить их в известность о том, как и где была убита лошадь синьоры Эстерман?
– Мими, ты сам подумай. Наши коллеги ведут расследование, и рано или поздно они допросят синьору Эстерман. Верно?
– Верно.
– А синьора Эстерман наверняка передаст им слово в слово то, что узнала от меня о своем коне. Верно?
– Верно.
– Тогда-то коллеги из Монтелузы и прибегут к нам с расспросами. А мы им должным образом ответим – тогда, но не прежде. Верно?
– Верно. Но почему сумма всех этих верных вещей дает неверный результат?
– В каком смысле?
– В том смысле, что наши коллеги могут спросить, почему мы сами не сообщили им…
– О, мадонна! Мими, у нас нет заявления от потерпевшей, а они не известили нас о краже лошадей. Счет равный, ноль-ноль.
– Тебе виднее.
– Вернемся к теме. Когда ты пришел на конюшню, сколько лошадей было в стойлах?
– Четыре.
– Значит, когда явились конокрады, лошадей было шесть.
– Да, но к чему эти подсчеты?
– Это не подсчеты. Я пытаюсь понять, почему конокрады, раз уж они проникли на конюшню, не увели всех лошадей.
– Может, им фургонов не хватило.
– Ты ведь шутишь, да?
– А ты сомневаешься? Знаешь что? На сегодня я сказал достаточно. Бывай.
Он встал.
– Мими, пусть не кардинально другую оправу, раз Бебе именно такие нравятся, но хотя бы немного посветлее…
Мими чертыхнулся и вышел, хлопнув дверью.
Что означает вся эта история с лошадьми? Куда ни кинь, везде что-нибудь да не сходится. Например: коня Эстерман похитили, чтобы убить. Но почему его не убили на месте, а довезли до пляжа в Маринелле? А лошадь Ло Дуки – ее тоже украли, чтобы убить? Где они этим занялись? На пляже в Сантоли или недалеко от конюшни? И если одну лошадь убили, а другую – нет, то что это должно означать?