Монтальбано опешил:
– Вход платный?
– Нет, но там ставят на победительницу. В каком-то смысле делать ставку обязательно.
– Там что, тотализатор?
– Ну что ты! Вырученные деньги пойдут на благотворительность.
– А победительнице что-то полагается?
– Победительница награждает поцелуем тех, кто на нее поставил. Но некоторые не соглашаются.
– Почему?
– Говорят, из галантности. На самом деле победительницы бывают страшны как смерть.
– Ставки высокие?
– Не очень.
– Примерно по сколько?
– Тысяча-две евро. Некоторые ставят больше.
Ни хрена себе! Интересно, большая ставка для Ингрид – это сколько? Миллион? Он почувствовал, что вспотел.
– Но я не…
– Не захватил?
– В кармане у меня от силы сотня.
– А чековая книжка при тебе?
– Да.
– Так даже лучше. Чек – это элегантнее.
– Хорошо. На сколько?
– Выпиши на тысячу.
Много в чем можно упрекнуть Монтальбано, только не в том, что он жмот и скупердяй. Но выбросить тысячу евро, чтобы поглазеть на скачки в окружении толпы придурков, – это ни в какие ворота не лезет!
За триста метров до виллы барона Пископо их остановил парень в новехонькой ливрее – словно сошел с полотна семнадцатого века. Правда, лицо верзилы вносило в образ некоторый диссонанс: будто его только что выпустили из тюрьмы Синг-Синг после тридцатилетней отсидки.
– На машине дальше нельзя, – изрек бывший каторжник.
– Почему?
– Все места заняты.
– И что нам делать? – спросила Ингрид.
– Идите пешком. Оставьте ключи, я припаркую машину.
– Это ты виноват, что мы так поздно приехали, – посетовала Ингрид, пока доставала из багажника что-то похожее на сумку.
– Я?
– Да. Вечно ты со своими «потише», «не гони»…
Машины по обеим обочинам. Машины на просторном дворе. Перед парадным входом на огромную трехэтажную виллу с башенкой стоял еще один субъект в ливрее, расшитой золотыми шнурами. Дворецкий, что ли? На вид никак не моложе девяноста девяти лет. Чтобы не упасть, оперся на нечто вроде пасторского посоха.
– Здравствуйте, Армандо, – сказала Ингрид.
– Здравствуйте, синьора. Все уже ушли, – отозвался Армандо надтреснутым старческим голосом.
– Сейчас мы их нагоним. Возьмите вот это, – сказала она, протягивая пакет, – и отнесите в комнату синьоры Эстерман.
Армандо подхватил рукой легкий пакет, качнувшись под его весом. Монтальбано успел его поддержать. Этот божий одуванчик того и гляди свалится, если ему муха сядет на плечо!
Они миновали холл в духе викторианского десятизвездочного отеля; огромный зал, увешанный портретами предков; потом второй, еще больше первого, полный оружия и доспехов, три французских окна с видом на аллею. За вычетом каторжника и дворецкого, им не встретилось ни души.
– А где остальные?
– Они уже там. Быстрее.
Аллея вела все прямо, потом расходилась на две.
Едва они с Ингрид свернули на левую аллею, окруженную высоченной изгородью, как до Монтальбано донеслись шум голосов, восклицания и смех.
Через мгновение они очутились на лужайке, уставленной столами, стульями и шезлонгами с зонтиками. Там было еще два длинных стола с напитками и закуской, возле них толклись официанты в белых смокингах. Чуть поодаль – дощатая будка с оконцем, за которым сидел кассир. К нему выстроилась очередь.
На лужайке было не меньше трех сотен гостей обоего пола, кто – сидя, кто – стоя; они разбились на стайки, болтали и смеялись. Неподалеку виднелся так называемый ипподром.
Наряды у всех были – что твой карнавал: кто-то вырядился наездником, а кто-то нацепил цилиндр, словно собрался на прием к английской королеве; некоторые были в джинсах и водолазках, иные косили под тирольцев, один (как показалось комиссару) был в форме лесничего, другой вырядился арабом, а третий разгуливал в шортах и вьетнамках. На женщинах были шляпы с полями шириной с посадочную площадку для небольшого вертолета; они были в мини или в столь длинных одеяниях, что проходившие мимо не могли не споткнуться с риском свернуть себе шею; одна дама была в темном платье-футляре, другая – в костюме наездницы девятнадцатого века; а девушка лет двадцати – в джинсовых шортах в облипочку, выставив напоказ роскошные буфера, щедрый дар матери-природы.
Наглядевшись, он заметил, что Ингрид рядом нет. Растерялся. Ощутил сильнейшее желание развернуться, пройти обратно по аллее и роскошным залам виллы, добраться до машины Ингрид, усесться в нее и…
– Да это же комиссар Монтальбано! – раздался мужской голос.
Он обернулся. Голос принадлежал сухощавому долговязому типу лет сорока: колониальная куртка защитного цвета, шорты, гольфы, пробковый шлем, на шее бинокль. Еще и трубка во рту. Видимо, воображает, будто разгуливает по Индии эпохи британского владычества. Тип сунул комиссару потную рыхлую ладонь – на ощупь как влажный хлебный мякиш.
– Как приятно! Я маркиз Уго Андреа ди Вилланелла. Вы родственник лейтенанта Коломбо?
– Это лейтенант карабинеров из Фьякки? Нет, я не…
– Я не про лейтенанта карабинеров, а про того, из телевизора: помните, в плаще, у него еще жена, которой никогда не видно…
Просто придурок или нарочно придуривается?
– Нет, я брат-близнец комиссара Мегрэ, – резко ответил он.
Собеседник сник:
– С ним я не знаком, простите. – И отошел.
Несомненно, придурок, еще и слегка с приветом.
Появился другой, одетый садовником, в замызганном вонючем фартуке, в руках лопата.
– Вижу, вы новичок.
– Да, я в первый раз…
– На кого поставили?
– Вообще-то я еще не…
– Хотите совет? Ставьте на Беатриче делла Бикокка.
– Я не…
– Расценки знаете?
– Нет.
– Сейчас оглашу. Ставишь жалкую тысчонку – / Клюнет в лоб тебя девчонка. / Пять кусков – и вуаля, / Только губы подставляй. / А за десять – не вопрос, / Поцелует и взасос.
Поклонился и ушел.
Да что же это за дурдом? А предложение поставить на Беатриче делла Бикокка смахивает на недобросовестную конкуренцию…
7
– Сальво, иди сюда!
Наконец он увидел Ингрид, та звала его и махала ему рукой. Он направился к ней.