Правда, такие ужасы рассказывали только про Бублик, в других СИЗО все было намного спокойней.
Спустя два дня мои попутчицы уехали, забрав с собой и девочку-цыганку Лену. Я осталась одна в этой невыносимой камере, острее, чем когда бы то ни было, ощущая одиночество. Семья, дом остались далеко позади. Никто из моих близких даже не ведал сейчас, где я и что уготовила мне судьба. Да я и сама не ведала. Было так грустно и одиноко. Лагерь впереди страшил все сильней. Но как ни страшна была правда, сидеть в транзитной камере больше не было сил. Я мечтала об этапе, скорее увидеть, что же там впереди. Видно человек так устроен: не успокоится, пока не заглянет в будущее, каким бы страшным оно ни было.
Пока сидела одна, слушала много рассказов о лагере, о людях там, о привычках и правилах. Истории были одна страшней другой, но я старалась не обращать внимания. Нужно будет научиться жить там, приспособиться. Выжить.
Глава 3
На восьмой день с утра мне объявили, что через полчаса отбывает машина на Днепродзержинск. Я вся встрепенулась и, чуть ли не приплясывая, ждала своего выхода. Когда дверь открылась, я увидела, что в коридоре стояли еще две женщины, лет на десять старше меня. Им, как оказалось, крупно повезло, едва только они приехали из своего города, было решено забрать меня и всех отправить в Днепродзержинск. Видимо этап в три человека считался достаточным основанием для отправки машины. Нас куда-то повели, и тут я вспомнила и чуть не закричала: — А мои вещи?
— Какие вещи? — недовольно спросил охранник.
— В камере хранения.
— Камера сегодня закрыта.
— Чего? — изумилась я. — А как же?
— Вот уж не знаю. Никто не будет открывать ради тебя камеру.
— Но там у меня всё…
— Мы не будем откладывать этап ради твоего шмотья.
— Я никуда не поеду, хоть убейте.
— Тогда будете сидеть здесь еще неделю, а то и две.
Девушки недоброжелательно на меня посмотрели, но в тот момент мне было плевать на них. Там действительно было много нужного — теплые зимние вещи, обувь, письма. Меня и так лишили всего, не хватало еще, чтобы в моих нарядах щеголяли охранницы.
— Я не поеду. Я хочу к начальнику.
Я так громко это завопила, что охранник перепугался.
— А ну заткнись, — он замахнулся дубинкой, но в этот момент, откуда ни возьмись появился мужчина лет пятидесяти в форме и погонах.
— Кто тут шумит? — добродушно спросил он.
Я прикинулась ягненком:
— Это я, — и мило улыбнулась, почувствовав, что он в силах разрешить мою проблему.
— Что у тебя случилось?
Услышав его тон, я чуть не расплакалась. Он говорил по- отечески, проникаясь проблемой и не ставя себя на ступень выше меня, подтверждая тем самым, что настоящие мужчины есть везде.
— Мои вещи в камере хранения, а она закрыта сегодня.
— Ну завтра возьмешь.
— Меня отправляют на этап.
— Это непорядок, — сказал он. Потом, обращаясь к охраннику, рявкнул:
— Вы чего с ума все посходили? Отдайте девочке вещи. Охранник зло зыркнул на меня, но потом сказал:
— Двигайте.
Мы дошли до какого-то кабинета, оттуда он позвонил, и потом все вместе отправились в камеру хранения. Девушки все это время тащили тяжеленные огромные сумки с пожитками и с ненавистью поглядывали на меня. А так как здание было огромным, ходили мы много. Интересно, а если бы мы все ринулись врассыпную? Что бы делал охранник? Под камерой хранения нас ждала женщина, раздраженная тем, что ее оторвали от дел, она зло всунула мне в руки сумку и вытолкала за дверь. Конечно, речи и не шло о том, чтобы осмотреть сохранность вещей. Но я понимала, что и так добилась многого, поэтому тут уж спорить не стала и довольная пошла к машине.
Привычный уже воронок отправился в Днепродзержинск, увозя с собой меня, двух моих попутчиц и трех охранников.
Охраняли нас совсем молодые ребята, но были они весьма неразговорчивыми. Единственное, чего удалось от них добиться, это сколько времени мы будем в пути. По их словам нам предстояло провести в дороге около часа. Расстояние было сорок пять километров, но машина ехала довольно медленно, подскакивая на ухабах. Наручники нам не снимали, поэтому поездка оказалась малоприятной, мы то и дело бились головами друг о друга и о стены машины, а когда она резко тормозила, падали на пол.
Я украдкой рассматривала моих попутчиц. Поговорить мы не успели, а инцидент с камерой хранения почему-то настроил женщин против меня. Во всяком случае, мне так
казалось. Искры между нами не проскочило, а мне было необходимо находить общий язык со всеми. Меня страшил лагерь и хотелось иметь там как можно больше друзей. Одна из них, женщина лет сорока, угрюмая, маленького росточка. По всей видимости, она боялась не меньше моего, поэтому жалась ко второй нашей попутчице. Оно и понятно почему. Та была высокая, наверное, около метра восьмидесяти или даже выше, по- мужски крепкая, с сильными руками и огромной татуировкой на плече. Волосы коротко стриженные, под мальчика, черты лица тоже какие-то мужские. Я уже встречалась с подобными экземплярами (взять хотя бы Лилиана) и поняла сразу, кто она. Но, в отличие от Лилиана, эта была красивой. Как молодой привлекательный мужчина. Видимо она это чувствовала и вела себя высокомерно, гордо подняв квадратный подбородок. Звали ее Тамара, но она сказала называть ее Тома. В скором времени эта женщина станет Томом, решила я.
За время путешествия мы не обмолвились друг с другом и парой слов. Но они, как и я, были крайне заинтригованы тем, куда же мы попали. Выгрузили из машины нас в очередном «гараже-конверте». Машина тут же уехала, а нас перепоручили мужчине в форме. Очередной типичный охранник. Вот сколько их я перевидала, со сколькими разговаривала, но все они слились в одно единое целое: небольшого роста, худой, неопределенного возраста (от тридцати до шестидесяти), унылое лицо, скользящий взгляд. Они, как и мы, не смотрели в глаза. Наверняка все заключенные для них были также на одно лицо. Интересно, а какой сложился образ заключенных у них в голове? Скорее всего, худой изможденной женщины, неопределенного возраста.
Нас отвели в комнату, где в очередной раз все вещи подверглись строжайшему досмотру. С собой взять разрешили крайне мало, никакой косметики, дезодорантов, юбок, одеял и прочего. Пропустили только спортивный костюм, белье, туалетные принадлежности.
Мои пожитки почему-то все летели в мусорное ведро.
— Почему вы выкидываете мои вещи? — изумилась я.
— Ты здесь на пять лет, все твои дезодоранты и косметика испортятся.
— Я собираюсь скоро поехать домой, у меня апелляция…
— Ой, да замолчи.
Вот и весь разговор.
Одной из моих попутчиц предстояло пробыть здесь двенадцать лет, другой год, так что мы представляли собой разношерстную компанию. Все в том же помещении, нас провели к бытовке, в которой всем выдали форму.