Придворное общество - читать онлайн книгу. Автор: Норберт Элиас cтр.№ 98

Мы говорим о романе «Астрея» Оноре д’Юрфе. Роман был продуктом того периода, когда даже те представители дворянства, которые выросли в традициях независимого военно-сеньориального дворянства, начали постепенно осознавать необратимость происходящих изменений. Баланс власти смещался в пользу королей и их представителей, или, иными словами, происходил рост полномочий власти центрального правительства за счет региональных и локальных владетельных слоев, обладавших прежде большей мерой самостоятельности. Оноре д’Юрфе сражался в гражданских войнах на стороне католической Лиги против протестантских армий, ведомых Генрихом Наваррским, будущим Генрихом IV. Он был взят в плен, отпущен на свободу и снова пленен и, наконец, на некоторое время эмигрировал. Он происходил из семьи состоятельных и, на местном уровне, высокопоставленных провинциально-сельских дворян, имевших тесные связи с Италией, с Савойским двором, с князьями Церкви. Д’Юрфе был воспитан в духе итальянского и французского Ренессанса. Он не был придворным, но получил придворное образование. Д’Юрфе принадлежал к лагерю побежденных, и теперь он заключил мир с королем, который, наконец, даровал мир уставшим от гражданских войн людям.

Д’Юрфе посвятил свою «Астрею» Генриху IV. «Итак, примите ее, Ваше Величество, — писал он, — не как простую пастушку, а как творение собственных Ваших рук. Поистине, можно сказать, что Ваше Величество — творец ее, ибо Вам вся Европа обязана покоем и миром».

Мы видим здесь, что значит выражение: «дверь во дворец захлопнулась». Длительный общественный процесс вступил в фазу прорыва на новое плато, или, как часто говорится, на новую ступень. В его ходе на место воинского и землевладельческого дворянства, опиравшегося преимущественно на натуральное хозяйство, приходит в качестве элитного слоя придворная аристократия с опорой, в первую очередь, на денежную экономику. В соответствии с нынешним состоянием развития языковых средств подобный прорыв к новой конфигурации людей отчасти, вероятно, можно и нужно выражать с помощью сравнительных терминов. Но в то же время его следует анализировать также и как несводимую к количественным соотношениям смену конфигураций, в центре которой стоит (поддающееся четкому определению) изменение распределения власти между людьми и изменение самих людей. Категориальные различения, подобные введенному нами прежде различию между «воинским дворянством» и «аристократией», указывают на подобную смену облика групп и лиц. Но понятия вроде «феодальное дворянство» и «аристократия» используются обычно без опоры на такую социологическую теорию, которая позволяет поставить различные типы наблюдаемых в истории формаций дворянства в ясные отношения друг к другу и к структурным изменениям общества в целом.

«Астрея» помогает нам понять положение — и соответствующее переживание этого положения — определенных групп людей дворянского происхождения. Эти люди уже воплощают сами, в своем лице переход от прежнего к новому типу дворянства. В то же время во многих отношениях они еще отождествляют себя в своих ценностных установках и идеалах с прежним типом так, как они его понимают. Соответственно, эти люди сопротивляются, насколько могут, растущей централизации государственной власти в руках королей и связанному с нею придворному закреплению дворянства. Только сопротивляются они уже не действием — они побеждены и устали от войны, — но в своих грезах. Искусство нередко служит политически побежденным или отрезанным от политической деятельности людям убежищем для отступления. Здесь, в обретшей форму грезе они еще могут следовать своим идеалам, даже если суровая действительность не позволит этим идеалам победить.

Сам д’Юрфе уже в значительной степени служит живым воплощением новой волны цивилизационной рафинированности. На уровне отдельных людей ее обуславливает обострение способности самоконтроля и упрочение цивилизационного «заковывания в броню» аффектов. На уровне конфигурации, которые образуют эти люди друг с другом, условием этой новой волны является растущая централизация основанного на денежных поступлениях государственного контроля Мысли и чувства д’Юрфе пронизывает фундаментальный внутриличностный конфликт, находящий выражение в придворно-романтических чертах его романа. Эти черты позволили охарактеризовать роман как «roman sentimentale». Речь идет о конфликте между утверждением цивилизационной рафинированности и самодисциплины и отрицанием структурных общественных изменений, в особенности растущей централизации средств контроля со стороны власти. В долгосрочной перспективе именно эти структурные изменения послужили одним из условий развития и поддержания вышеупомянутых рафинированности и самодисциплины.

Посвящение романа Генриху IV — это рыцарский жест признания побежденным победителя-короля своим господином и повелителем. В то же время это жест отказа от борьбы. Отныне и элитные группы земельного провинциального дворянства вынуждены примириться с тем, что центр власти переместился к знатным придворным господам и дамам. «Астрея» показывает нам одну из форм реакции этого уже наполовину придворного, наполовину, против собственной его воли, «замиренного» дворянства в переходную эпоху. Дверцы придворной клетки закрываются; попавшие в нее люди, может быть, едва могут избавиться от ощущения, что эти дверцы закрываются навсегда. У французского дворянина остается, в сущности, только один выбор: сидя в золотой клетке, быть причастным к ее блеску или вести совершенно бесцветную жизнь в тени за пределами этой клетки.

В этом положении некоторые дворяне с тоской оглядываются на уходящий мир, в котором у них была свобода, ныне утраченная. «Астрея» д’Юрфе выражает эту тоску на свой особый лад. Этот роман — утопия дворянства, все более и более аристократизирующегося, все более и более обживающегося при дворе королей. Люди откладывают в сторону меч и строят себе самодельный игровой мир, миметический мир, мир подражания. В нем они могут, переодевшись пастухами и пастушками, переживать неполитические приключения сердца — прежде всего страдания и радости любви. И при этом они не будут вступать в конфликт с предписаниями и запретами, действующими в более суровом, немиметическом мире.

Трудность, как мы сказали, заключается здесь в том, что определенные ценностные установки, определенные предписания и запреты немиметического мира крепко вошли в плоть и кровь людей, подобных д’Юрфе. Их мы снова обнаруживаем в самодельном, миметическом мире. Даже в зеркале романа-пасторали общество сохраняет те структурные особенности, которые для людей из дворянского сословия составляют самоочевидно неотъемлемый элемент обстановки их мира и конечно же любого желанного мира. Здесь сохраняются различия людей по рангу, существование романтически преображенных в свете романа дворян как дам и господ, как людей привилегированного слоя. Литературные продукты позднейшего, буржуазного романтизма соответствуют специфически-буржуазным формам индивидуализации отдельного человека и идеализации отдельной личности. Их авторы являют нам социальные свойства отдельных людей и ранговые различия между отдельными социальными группами часто лишь полустыдливо и таким образом, который дает понять, что авторы не осознают их как показатели общественных отношений. Во многих случаях эти социальные свойства проникают в их миметический мир лишь с черного хода. Ибо основное внимание авторов, особенно в литературе немецкого романтизма, сосредоточено на том, как судьба души отдельного человека разворачивается как бы в некотором необщественном пространстве. Это пространство свободно от обязательств, налагаемых разнообразными цепочками взаимозависимостей; там нет принуждения, исходящего от отношений господства между людьми и от различий между ними по власти и рангу.