Придворное общество - читать онлайн книгу. Автор: Норберт Элиас cтр.№ 96

На рубеже веков, в последнем десятилетии XVI и в первом десятилетии XVII века, именно во Франции мы довольно хорошо можем наблюдать, как этот процесс достиг нового уровня, нового плато. Этому соответствовали более решительная централизация государственных средств контроля, все более явное «замирение» поведения и — после победы Генриха IV — все более явная необратимость разделения между столично-великосветским и земельно-провинциальным, или, во всяком случае, еще провинциально мелкопоместным, дворянством. Прежде всего, именно за теми людьми, которые превратились в придворную аристократию, захлопнулась дверь во дворец, и перед ними открываются новые двери. Усиленное принуждение к самопринуждению открывает для них, вместе с новыми угрозами и опасностями, новые радости и удовольствия, новые источники обогащения и рафинирования душевной жизни, короче новые ценности. Во всяком случае, самопринуждение становится для них значительной личной ценностью. Специфическая придворная цивилизованность основана на ставшем второй натурой самопринуждении. Это одна из черт, которые отличают людей, принадлежащих к придворной аристократии, от всех прочих людей. В собственном ощущении аристократов самопринуждение давало им преимущество перед всеми прочими. Именно поэтому их самопринуждение оказывается неизбежным.

Провинциальное дворянство — от простых помещиков вплоть до остатков мелкопридворных, близких к земле групп дворянства — все более и более утрачивает общественное значение по мере централизации всех средств контроля и власти при королевских дворах. Французское общество не единственное и уж, конечно, не первое европейское общество, в котором совершается эта структурная перемена. Импульсы централизации и стягивания знати к королевскому двору в связи с правом центральных властителей и их представителей распоряжаться возможностями получения денег и раздавать последние наблюдаются уже и прежде в других обществах, прежде всего в Испании и в Италии. Но в том изменении централизации, которое случилось во Франции в XVII веке, формируется самая крупная и многолюдная для своей эпохи придворная единица Европы, центральные средства контроля которой функционируют вполне эффективно. Соответственно, на примере Франции мы можем хорошо наблюдать определенные структурные особенности того уровня, которого достигает тем самым развитие общества.

8.

Эти особенности могут быть лучше всего прояснены категориально, если использовать здесь, в метафорическом смысле, понятие «дистанцирования». Это понятие мы уже употребляли прежде, в связи с более сильной дифференциацией придворно-городской и сельской жизни. Урбанизация, монетаризация, коммерциализация и перемещение знати к королевскому двору — это частные процессы одной всеобъемлющей трансформации. Эта трансформация в данную эпоху заставляет людей все с большей определенностью переживать «природу» как ландшафт, как мир «объектов», как нечто противостоящее себе и подлежащее познанию. Если бы мы попытались резюмировать здесь различные нити этого преобразования, это увело бы нас слишком далеко. Во всяком случае, процессы такого рода играют в нем столь же существенную роль, как и растущая способность ставить в тесную взаимосвязь наблюдение и рефлексию над природными явлениями. Все это — аспекты специфического дистанцирования, дистанцирования от того, что еще и сегодня мы охотно называем «природой» или «объектами». Особенно отчетливо оно обнаруживается в изображении природы на картинах художников как ландшафта, а также в научном исследовании природных процессов или в философских проблемах того, могут ли вообще люди и если могут, то как именно, познавать «объекты» такими, каковы они в действительности; или же — действительно ли «объекты» «существуют». Эти и другие симптомы дистанцирования от «природы», как свидетельства восхождения общества на новое плато, появляются более или менее одновременно в той фазе, которую мы все еще обозначаем несколько устаревшим понятием «ренессанса». Они могут пояснить, к чему относится в данном контексте метафора «восхождения на новое плато», на новый уровень. Ибо на протяжении целого ряда веков европейские общества остаются при этом типе дистанцирования. Проблемы, попадающие в поле зрения людей на этой основе, получают самое разнообразное преломление и развитие. Однако обретенный в столетия «ренессанса» и представленный в таких понятиях, как «субъект» и «объект», способ дистанцирования людей в их социальных союзах от того, что они переживают как «природу», остается, в общем и целом, одним и тем же вплоть до нашего времени. В наши дни мы можем достаточно отчетливо видеть первые признаки восхождения на следующее по высоте плато общественного развития в живописи. Сейчас художники совершенно очевидно стараются достичь чего-то иного, чем просто изображения «объектов», которые, так сказать, предстоят взгляду наблюдателя в трехмерном пространстве. Но мы сможем лучше понять процесс, в который вовлечены мы сами, если осознаем, что произошедший в эпоху ренессанса сдвиг дистанцирования, в ходе которого люди научились понимать многообразие физических событий как «природу», составляет лишь частный процесс некоторого гораздо более широкого сдвига дистанцирования.

Исследование придворного общества с особенной отчетливостью показывает нам некоторые другие аспекты этого всеобъемлющего сдвига дистанцирования. Броня самопринуждения и маски, которые теперь — в большей мере, чем прежде, — создают себе как часть себя самих, своей собственной личности все индивиды в придворном обществе, сильнее, чем прежде, дистанцируют людей не только от природы, но и друг от друга. Теперь, сравнительно с предшествующим периодом, при дворе и за его пределами люди во взаимном общении в значительно большей мере обуздывают свои спонтанные импульсы. Между более аффективным и спонтанным побуждением к действию и фактическим исполнением его в слове или поступке отныне более или менее автоматически включаются размышления, быстрая оценка ситуации, составление примерного курса поведения, короче говоря — рефлексия. Довольно часто люди на данном уровне вполне ясно осознают эту рефлексию как элемент самозащиты. В зависимости от своего положения они оценивают ее положительно, именуя «рассудком» или «разумом», или же романтически и отрицательно — как оковы для чувства, некую помеху, как вырождение человеческой природы. Однако, как бы они ее ни оценивали, они воспринимают самопринуждение, его «бронезащиту» и маски с соответствующим им способом дистанцирования не как симптомы определенной ступени в развитии человека и общества, но как вечные свойства неизменной человеческой природы. Отныне и навеки (так им представляется) человек как «субъект» противостоит «природе», миру «объектов». Теории человеческого общества часто исходят из предпосылки, что люди приходят в контакт друг с другом лишь в результате определенного развития, как бы постфактум. Каждый из них, в известной мере, существует по ту сторону своих масок, в своей броне, как обособленный индивид-в-себе. Или же различные теории овеществляют «общество» так же точно, как и «природу», превращая его в некую вещь, существующую независимо от всех людей по отдельности. В обоих случаях тот вид, который открывается нам с нового достигнутого плато, интерпретируется как вечная, вневременная, неизменная природа человека, «condition humaine». Это плато, исторические условия и обстоятельства которого можно с довольно значительной точностью исследовать и объяснить эмпирическим путем, достигается после определенного рывка в дистанцировании. Как мы видели, в фазе «ренессанса» между человеком и «объектами природы», между человеком и человеком в большей степени, чем когда-либо прежде в европейской истории, встает рефлексия — контрольная инстанция, благодаря привычке и воспитанию действующая более или менее автоматически. Это не в последнюю очередь касается и отношений между мужчинами и женщинами. Здесь также вначале в определенных элитных группах — сфера проявления спонтанности и импульсивности, даже для физически более крепких мужчин, становится все более узкой по мере прогрессирующей централизации государственной организации. Женщины, их социальные группы имеют при дворе больше власти, чем в какой бы то ни было социальной формации этого общества. Их способность к перевоплощению проявляется в разнообразии не только их личных масок, но и возможных амплуа. Происходит значительный сдвиг в развитии самопринуждения, сужения сферы спонтанности, дистанцирования и соответствующего ему обретения большей цивилизованности. Характерным симптомом этого сдвига, поскольку он затрагивает отношения между мужчинами и женщинами, является развитие романтических любовных отношений — и в реальности, и, может быть еще в большей степени, — как культа и идеала. Обоюдное дистанцирование полов под броней самопринуждения, проявляющегося то в форме хороших манер, то в форме совести или рефлексии, находит свое выражение в стремлении отложить желанные любовные утехи на будущее и меланхолически удовольствоваться мучительной радостью влюбленности. Какие бы иные факторы ни участвовали в этом развитии, но это дистанцирование, более или менее акцентированное, составляет интегральный элемент эмоционального комплекса романтической любви. Оно знаменует собой переход от относительно простых и несмешанных к более сложным и смешанным в различных вариациях аффектам. Подобным образом выглядел и переход от использования относительно чистых к использованию более сложных и в различных вариациях смешанных красок.