Придворное общество - читать онлайн книгу. Автор: Норберт Элиас cтр.№ 95

Страница

Дворяне в тех периодах развития средневековья, когда преобладало натуральное хозяйство, в качестве владельцев ленов, в конечном счете, сами распоряжались собственностью своего рода. Это обеспечивало им сравнительно высокую меру самостоятельности или, во всяком случае, если лен оказывался у них в руках, существенно уменьшало их зависимость от сюзерена. Напротив, оплата королем услуг — или заслуг — служащих ему дворян в форме выплачивавшихся с определенной периодичностью, как жалованье или пенсия, денежных начислений из казны порождала устойчивую зависимость придворного от монарха. Масса мелкой и средней придворной знати, но также и многие члены высшей и самой высшей аристократии, получавшие доходы из королевской казны, жили в рамках общей организации двора таким образом, который при всех очевидных различиях напоминает образ жизни рабочих и служащих крупного промышленного предприятия. Кроме того, у французского дворянства, по существу, не было возможности уклониться от придворной жизни. Принадлежавшие к нему люди, по крайней мере, при Людовике XIV, не имели свободы передвижения. Они не могли оставить свое место (при дворе. — Перев.), не утратив своего социального статуса. Зависимости, в которых жила основная масса придворной знати, и принуждение, которому она соответственно подвергалась, были практически неотвратимы. Усвоив это, мы поймем, что могли означать для придворной знати природа и сельская жизнь как образы, противоположные повседневности. Выше мы уже показали, что — и почему — это принуждение и сеть взаимозависимостей затрагивали также и короля с его семьей, особенно в позднем периоде эпохи старого порядка. Когда, скажем, Мария-Антуанетта и ее придворные дамы переодеваются молочницами, мы достаточно отчетливо видим, что сельская жизнь функционирует как контрастная противоположность придворному принуждению. Особенно сильный сдвиг в этом направлении наблюдается в конце гражданских войн, в первые годы XVII века, когда многие придворные, может быть, впервые осознали в полной мере всю неотвратимость своего нового положения.

Однако, если мы будем понимать двор только как некую внешнюю принудительную механику, мы не сумеем понять его своеобразные обертоны тоски и томления. Эти специфически романтические обертоны очень часто сопровождают в придворных кругах образы природы и сельской жизни. Появляется особая романтическая нотка, с которой здесь предаются мечтам о естественной жизни как об идеале, ставшем отныне недостижимо далеким. Для появления этой нотки решающее значение имеет, как уже говорилось, то, что принуждения взаимозависимости при дворе весьма своеобразны. Образующие двор люди оказывают друг на друга это общественное принуждение, которое обязывает каждого отдельно взятого человека при дворе к высокой степени само принуждения. Такое самопринуждение уже сильно дифференцировано и охватывает, более или менее, уже все стороны жизни.

Так, например, по окончании гражданской войны перемещение знати к королевскому двору включает в себя во все большей степени «замирение», усиленный контроль над воинскими привычками и радостями. Последний, в свою очередь, вынуждает придворного к более строгой сдержанности, к более стабильному самоконтролю над агрессивными импульсами. Генрих IV был еще сравнительно снисходителен, если между его дворянами случались дуэли. Ришелье и Людовик XIV, как обладатели монополии на физическую власть, уже сравнительно бескомпромиссны в случаях, если их дворяне по законам старого военного права вступают между собою в поединки. Дуэли имеют в этот период (и еще долго сохраняют) характер исключительного права, которое довольно часто вопреки воле короля или других авторитетных государственных инстанций — дворяне, а позднее также и другие слои населения оставляют за собою как символ индивидуальной свободы. Так, как ее понимают в рамках традиции военного сословия, а именно свободы ранить или убивать друг друга, если им так заблагорассудится. В особенности после гражданских войн, а затем и во многих других повторяющихся общественных сдвигах это служит символом бунта элитных слоев общества против растущего государственного контроля, который все более склоняется к тому, чтобы подчинить всех граждан одинаковому закону. Мощная волна дуэлей прекращается, когда Ришелье приказывает публично казнить одного из главных дуэлянтов, выходца из знатного дома. Нужно уметь сдерживаться. Не следует более давать волю гневу и вражде.

В многолюдном придворном обществе каждый индивид постоянно приходит в соприкосновение с людьми, различными по рангу и влиянию, и должен соотносить с этим манеру своего поведения. Поэтому принуждение к мирному общению, в котором словесные поединки часто занимают место вооруженных дуэлей, требует особенно сложного и отточенного самоконтроля. Придворный должен уметь точно согласовать выражение своего лица, свои слова, свои движения с теми людьми, которых он в данный момент встречает, и с теми поводами, по которым он их встречает. При дворе сравнительно неизбежно не только то принуждение, которое осуществляют по отношению друг к другу находящиеся в системе взаимозависимостей люди. Неизбежно и то принуждение, которое, соответственно этому типу взаимозависимостей, человек учится осуществлять по отношению к себе самому. Мы должны включить в наш базовый теоретический аппарат взаимосвязь этих феноменов с развитием специфических механизмов самопринуждения как интегрального элемента индивидуального Я. Только после этого мы можем понять структуру феноменов, которые мы подразумеваем, говоря об «отчуждении» или «романтическом». Очень возможно, что в жизни придворных людей тонкая нюансировка улыбки, градация хороших манер, вся сложная чеканка поведения в соответствии с рангом и статусом социального партнера в конкретный момент имели первоначально характер маскировки, в искусстве которой сознательно упражнялись. Но способность к осознанному самоформированию развивается только в определенных обществах. Их специфическая структура делает необходимой сравнительно мощную, стабильную и равномерную маскировку минутных эмоциональных импульсов. Это становилось средством общественного выживания и успеха, интегральной особенностью структуры личности. Если взрослый придворный посмотрится в зеркало, он обнаружит, что то, что он, может быть, развивал в себе поначалу как сознательно надеваемую маску, стало частью его собственного лица. Маскировка спонтанных импульсов, сокрытие в броню и преобразование элементарных эмоциональных движений имеют, конечно, в придворном обществе свою специфическую структуру. Эта структура совершенно иная, нежели в уже «замиренных» средних слоях общества, воспитанных в необходимости зарабатывать себе на жизнь собственным трудом, и, тем более, чем во всех слоях индустриальных обществ, члены которых ориентируются на принуждения работы и карьеры. В придворном обществе скрытие аффектов за броней еще не стало настолько всеобъемлющим и автоматическим, как в этих трудящихся обществах. Причина в том, что боль шее неравенство между людьми, подчиненность, зависимость и покорность низших рангом, прежде всего беднейших слоев, всегда открывает перед придворными людьми обширное социальное поле. В нем они могут сравнительно открыто выражать и изживать аффективное возбуждение всякого рода, не опасаясь за это общественной неудачи или наказания для себя. Поэтому в рамках непосредственно придворного общества в соответственно меньшей степени требуется развитие самопринуждения и самоконтроля. Именно поэтому скрытие аффектов за «броней», в общем и целом, еще остается в придворной аристократии не столь обязательным. Придворные аристократы часто в весьма значительной степени осознают, что в обхождении с другими придворными людьми они надевают маску, хотя они, конечно, и не осознают, что надевание масок, игра с масками стали для них второй натурой.

Страница