Придворное общество - читать онлайн книгу. Автор: Норберт Элиас cтр.№ 59

Аналогично обстояло дело еще и с Генрихом IV, который однажды — еще будучи предводителем гугенотов и великим вассалом королей Франции — по получении известия о военных приготовлениях противников предложил свои услуги, чтобы в личном поединке решить спор с их предводителем, герцогом де Гизом ^[141]: «Неравенство ранга не должно мне в этом помешать». Один против одного, двое против двоих, десятеро против десятерых или двадцать человек против двадцати они бы сражались оружием, которое употребляется обычно между рыцарями в поединке за дело чести. Так он говорил. Достигнув власти, он как бы воплотил в себе переход от позднерыцарского типа короля к другому, придворно-аристократическому, который свое первое законченное выражение нашел потом в Людовике XIV. Король этого нового типа уже не мчался по-рыцарски в битву во главе своих дворян, как то еще делал Генрих IV, а все более и более предоставлял ведение своих войн генералам с наемными войсками и если сам по рой и подставлял свою грудь под пули, то все же едва ли был привычен к личному физическому участию и личной активности в схватке. Турниры также совершенно утратили при Людовике XIV характер личного поединка мужчины с мужчиной. Они стали своего рода придворной игрой. И если искать примера тому, до какой степени король в своем поведении сам стал теперь человеком двора, придворным аристократом, но как в то же время в рамках придворного общества его особа обладала особым весом, благодаря чему вновь восстанавливалась дистанция между ним и всеми прочими, — то таким примером может послужить описание рыцарской игры, происходившей при Людовике XIV в 1662 году ^[142]:

«Было пять отрядов, облаченных в разные цвета и представлявших разные народы: римлян, персов, турок, мавров, русских; каждым командовал военачальник самого высокого ранга. Король предводительствовал первым войском, которое представляло римлян; его девизом было солнце, рассеивающее тучи. Из рыцарей его свиты первый нес зеркало, отражающее солнечные лучи, второй — ветвь лавра, ибо это священное дерево солнца, третий — орла, устремляющего к солнцу свой взор…»

«Если бы это не была игра, — говорит Ранке, — это граничило бы с идолопоклонством. Все девизы первого войска имеют одинаковый смысл; девизы прочих войск указуют на него же. Все они словно отказались от желания быть чем-то сами по себе; они что-то представляют собой лишь постольку, поскольку состоят по отношению к королю».

Эта рыцарская игра есть символ. Если мы рассмотрим ее не саму по себе, а с точки зрения развития баланса власти и сопоставим это поведение Людовика XIV с позицией Генриха IV, предлагавшего поединок, то станет наглядно ясно, в каком смысле Генрих IV был последним королем-рыцарем, а Людовик XIV — придворно-аристократическим королем. Оба как люди и как короли всем своим воспитанием, формами и мотивацией своего поведения принадлежали к своему дворянскому обществу. Это общество и его формы социального взаимодействия были частью их существования как его неотъемлемая, сама собою разумеющаяся стихия. Но вес, которым обладали эти короли в пределах своего общества, был различен. В случае Генриха IV власть короля по отношению к его дворянству была хотя и сильнее, чем у кого-либо из предшествующих королей, но все же не столь сильна, как у Людовика XIV. Он еще не стоял в такой степени над всеми, как этот последний, и еще не настолько отдалился от своих дворян.

4.

Людовик XIV, хотя он и жил среди придворного общества, в то же время в такой степени стал единственным средоточием этого общества, как никто из его предшественников. Равновесие сил между королем и дворянством, к которому он принадлежал, совершенно сместилось. Теперь его отделяла от всех прочих дворян огромная дистанция. Но тем не менее это была одновременно дистанция в пределах одного и того же социального слоя. То, что парадигматически демонстрирует вышеупомянутая рыцарская игра, справедливо для места Людовика XIV среди придворной знати, для его поведения по отношению к этой знати вообще: эта знать составляла его общество. Он принадлежал к ней, и он нуждался в ней как в обществе. Но в то же время он отдалялся от нее в той самой мере, в которой его господствующая позиция возвышала его над всеми другими дворянами.

В поведении Людовика XIV по отношению к придворной знати всегда сочетаются две противоположные тенденции, которые определяют место знати в этой системе господства и которые, закрепляясь в институтах, снова и снова с необходимостью рождаясь из институтов, остаются характерными и для его наследников до самого конца этого режима: это, во-первых, тенденция к созданию и обеспечению с помощью всякого рода институтов неограниченного личного господства короля, подавляющего любые притязания крупной и мелкой знати на власть; во-вторых, это тенденция к сохранению дворянства как зависимого от короля, служащего королю, но четко отличаемого от остальных общественных слоев сословия с его специфической этикой, как бы в роли единственно адекватного монарху и необходимого ему общества.

Это амбивалентное отношение короля к дворянству, теперь в решающей степени влиявшее на облик самого дворянского сословия, не было выражением личного произвола какого-то одного властителя. Оно было необходимым следствием ситуации, медленно складывавшейся в течение XVI века, того специфического исторического процесса, в ходе которого дворянство вместе с немалой частью своих экономических возможностей утратило одновременно и основы своего социального положения и своей социальной исключительности, а короли в силу своей функции и биографии обрели грандиозные новые возможности. Происхождением и воспитанием короли были связаны с дворянством, но социальное развитие Франции все более определенно переводило их из положения «первого среди равных» в такую потестарную позицию, которая была намного выше позиций всех прочих дворян их королевства. Выходом из конфликтов, возникавших из-за этой одновременной принадлежности к сословию и дистанции от него, оказался двор.

5.

Борьба между дворянством и королевской властью шла во Франции издавна. Причины ее до XVII века мы в данном контексте можем не рассматривать. Так или иначе, в XVII веке борьбу эту, в конце концов, выиграла королевская власть. Как самим фактом, так и масштабами этой победы короли обязаны были, однако, обстоятельствам, которые большею частью не зависели от их собственной воли, от их личного усердия, а находились вне сферы их власти. То, что после религиозных войн королевская власть досталась именно Генриху IV, может быть, и зависело от личных дарований и относительно случайных констелляций. Но то, что баланс сил между королями и дворянством отныне окончательно и радикально сместился в пользу первых, а в дальнейшем власть короны еще и внушительно расширилась, — это было, в основном, последствием общественных сдвигов, происходивших за пределами сферы власти королей или какого бы то ни было отдельного человека и даже отдельных групп людей. Эти сдвиги подарили королям значительные возможности (которые те конечно же могли использовать или не использовать в конкретном случае в зависимости от своей личной одаренности) и поколебали основу жизни дворянства.