Придворное общество - читать онлайн книгу. Автор: Норберт Элиас cтр.№ 62

Проявляющаяся в форме денежной ренты милость королей таила в себе для зависящих от нее людей куда больший риск, была причиной более скорой смены успеха и неудачи в обществе, а потому порождала и более подвижные, более дифференцированные установки и физиономии людей, чем милость королей, выражающаяся в натуральных рентах. И несамостоятельность привилегированных лиц, их зависимость от короля были больше, зримее, нагляднее, чем у держателей ленов.

Король, держащий двор и раздающий придворным деньги или денежные ренты, как личность со всеми своими прихотями, поступками и чувствами, непосредственно властвовал над большим кругом лиц, постоянно окружавших его преданным вниманием, чем какой бы то ни было из королей эпохи натурального хозяйства. Его деньги собирали вокруг себя этих людей.

Подобное противопоставление короля, раздававшего земли, и короля, раздававшего деньги, не лишено известного смысла, ибо один тип короля непосредственно и постепенно возникал из другого, продолжал его в своем поведении.

Иными словами, отношение абсолютных монархов Франции, раздававших придворным денежные средства, к дворянству невозможно понять, если не учитывать, что это отношение выросло из традиционного отношения верховного сюзерена к своим вассалам и ленникам. Старый союз короля и дворянства, выражающийся, скажем, в том, что король называл себя «первым дворянином» (premier gentilhomme), а дворянство ощущало себя как «подлинная движущая сила и живое тело страны» ^[148], традиционная обязанность короля содержать свое дворянство, а дворянства — служить королю — они не перестали существовать. Рассматривая «пенсионную экономику» эпохи старого порядка, нельзя забывать, что в ней сохраняются, в трансформированном сообразно законам двора, в снятом виде, старые ленные отношения. Одним из конститутивных элементов поведения содержащих двор королей и придворной знати по отношению друг к другу является то, что оно выросло из старой рыцарской взаимозависимости между рыцарями-королями и рыцарями из числа их вассалов и свиты.

Но этос феодальных ленных обязательств опирался первоначально на более равноправную взаимную зависимость партнеров друг от друга; всюду, где эта зависимость была незначительна, как, например, у крупных вассалов, легко было нарушить и этот этос, это обязательство. Ленники нуждались в монархе-сюзерене как в координирующем командире, владетеле или распределителе завоеванной земли, а сюзерен нуждался в свите и вассалах как в воинах и нижестоящих командирах для защиты, а также для увеличения своих владений, как в соратниках для битв и усобиц. Король, кроме того, нуждался также во всем остальном дворянстве — помимо того, что из этого дворянства выходили его товарищи по охоте и турнирам, спутники и спутницы его светских удовольствий и воины, вместе с которыми он бился в сражениях, — изначально еще и потому, что только из числа этих дворян, хотя бы и духовного звания, он мог найти себе советчиков. Из воинов его дружины первоначально происходили те, кто более или менее самостоятельно, именем короля управлял страной, взимал подати и отправлял правосудие. При столь всесторонней зависимости от дворянства, при столь тесном переплетении интересов дворянства с интересами короля дистанция между королями и всеми прочими дворянами еще не могла принять таких масштабов, как впоследствии.

С течением времени центральные властители той или иной ступени все более и более выделялись из общей массы дворянства; они смогли увеличить собственную власть за счет других представителей дворянства отчасти благодаря тому, что привлекли людей из другого сословия, которое постепенно стало пригодно для подобных целей, — из буржуазии — к осуществлению функций, бывших до сих пор привилегией дворянства и высшего духовенства. Во Франции им действительно удалось оттеснить дворянство почти ото всех подобных функций и заменить его ротюрье. В руках именно этих людей находилась уже в конце XVI века большая часть судопроизводства, администрации и даже министерские функции.

9.

Что же после этого делало дворянство необходимым для короля? Как видим, это — решающий вопрос. Хотя ленные отношения и продолжали существовать, в трансформированном виде, в отношении короля и двора, от их старых обязательств, от старого этоса — при неравенстве возможностей, оказывавшихся в распоряжении у короля и дворянства в условиях денежного хозяйства, и при ослабевающей зависимости короля от дворян, — конечно, не осталось бы ничего, если бы только нищающая знать нуждалась в короле для своего сохранения, а король решительно ни в каком смысле не нуждался бы в ней как в особенном и незаменимом сословии. Так для чего же нужно еще было теперь королю дворянство?

Задав этот вопрос, мы немедленно затрагиваем еще одну, более обширную проблему: всякий институт является продуктом совершенно определенного распределения власти и сил между взаимозависимыми группами людей. Из этой констелляции он не только рождается однажды, но в течение известного времени рождается снова и снова как некоторая фигурация, переживающая множество отдельных людей. А потому и применительно ко двору эпохи старого порядка следует задать вопрос об общественном производстве и воспроизводстве распределения власти, которое только и может представить в надлежащем свете эту фигурацию сменяющихся, приходящих и уходящих людей.

Сформулированный выше вопрос о характере и степени той зависимости дворянства от короля и короля от дворянства, которая находит себе воплощение в феномене двора, есть не что иное, как формулировка в иных словах этой же проблемы общественного производства и воспроизводства двора. Ибо так же как невозможно понять, скажем, фабрику как общественный институт, пока мы не выясним себе из структуры порождающего ее социального поля, в каком смысле люди оказывались и оказываются вынуждены наниматься к некоторому предпринимателю в качестве рабочих и в каком смысле, до какой степени этот предприниматель, в свою очередь, зависит от рабочих, — так же точно невозможно понять двор как общественный институт, покуда мы не установим формулу потребности, т. е. характер и меру взаимозависимостей, которые в каждое время сплачивали различных людей и группы людей в «двор» и удерживали их при дворе.

Лишь тогда двор предстанет перед нами таким, каким он был в действительности, а именно не как произвольно или случайно созданная общественная группировка, о цели либо причине которой спрашивать и невозможно, и не нужно, но как фигурация людей определенных слоев общества, которая вновь и вновь создавалась именно таким образом, потому что предоставляла объединенным в ней людям возможности для удовлетворения различных, вновь и вновь общественно формируемых в них потребностей или нужд.

От двора Капетингов, прежде всего двора Людовика Святого (1226–1270), к двору Франциска I, а затем двору Людовика XIV и его наследников ведет непрерывная линия развития. Во Франции, несмотря на все порой довольно глубокие трансформации социальной структуры, придворная традиция смогла непрерывно сохраняться и оставаться живой с XIII до самого XVIII века. Это было одной из важнейших предпосылок для утонченности и проработанности французской придворной этики, а кроме того и для складывания специфически «французской» традиции вообще. Решающий рубеж в этой эволюции пролегает в XV и XVI веках. Если до этого времени наряду с королем имели собственные дворы и его крупные вассалы ^[149] (хотя число их постепенно убывало), так что двор короля Франции был только первым, но даже не всегда самым богатым, блестящим и задающим тон, то в эти два столетия, по мере роста могущества короны и королевский двор постепенно все более и более становился господствующим центром страны. В том, что касается дворянства, этот процесс означал его трансформацию из натурально-хозяйственной феодальной знати в придворную аристократию. Эта перемена стала очевидной в годы правления Франциска I.