Другие исследователи (Erozkan, 2009) считают, что чувствительность к отторжению может быть следствием не связанных с родителями травматических взаимодействий – например, длительного бойкота со стороны сверстников, отторжения со стороны братьев или неприятия значимым взрослым (например, педагогом) (Romero-Canyas et al., 2010).
Диагностика чувствительности к отторжению
Существует опросник, оценивающий чувствительность к отторжению для детей старше 8 лет (Downey, 2000). Опросник представляет из себя описание 12 ситуаций, по поводу которых ребенка просят ответить на три вопроса: один направлен на диагностику склонности к тревоге при возможном социальном отторжении (А), другой – на диагностику склонности к агрессии (В), третий вопрос показывает общий уровень страха отвержения (С).
Итоговый результат выражается суммой от 1 (низкая чувствительность к социальному отторжению) до 36 (высокая чувствительность).
Полностью детский вариант опросника можно посмотреть в Приложении 3, здесь для примера приведем одну из 12 ситуаций.
Опросник Дауни позволяет выявить, страдает ли ребенок гиперчувствительностью к отторжению, и увидеть, сопровождается ли она гневом, который может привести к агрессии, или тревожностью и напряжением, приводящим к избеганию контактов и дружеских связей.
Опросник позволяет также выяснить, какова причина возникновения гиперчувствительности к отторжению – проистекает ли она из отношений с родителями, учителями или сверстниками.
Хочу обратить внимание читателей на следующее: опросник Дауни диагностирует именно чувствительность к отторжению, в то время как существует еще и такой психологический феномен, как социальная тревожность. Внешне они выглядят похоже – и то и другое может приводить к избеганию контактов и, как результат, – к трудностям в социальной сфере в целом. Вместе с тем в симптоматике этих двух явлений наблюдаются существенные различия. Человек, обладающий гиперсензитивностью к отторжению, считает, что его отталкивают все, в том числе и близкие люди – родители, сестры и братья, друзья. Люди же, страдающие социальной тревожностью, находясь в кругу близких людей, ощущают себя уверенными и защищенными, но плохо себя чувствуют в среде незнакомых людей и избегают этого. Дело в том, что в основе этих феноменов лежат разные страхи. Страдающий от сензитивности к отторжению боится быть непринятым, его страхи прежде всего касаются сферы глубинных отношений – отвержения, отталкивания, непонимания («Меня не примут», «Меня не полюбят»). Страдающий от социальной тревожности не столько боится глобального отвержения, сколько опасается попасть в нелепое положение, ожидая определенных действий со стороны окружающих («Я буду выглядеть идиоткой», «Надо мной будут смеяться», «Они меня, конечно, раскритикуют»).
Терапия двух этих случаев различна. В случае социальной тревожности задача психолога – сосредоточиться на вопросе о том, как можно успокоить тревогу. Стратегия обычно такова: сначала во время терапевтических сессий клиент осваивает техники когнитивно-поведенческой терапии, а затем они постепенно переносятся в реальную жизнь.
Для пациента с гиперчувствительностью к отторжению основная тема терапии – не тревога.
Терапия чувствительности к отторжению
Дауни и соавторы (Downey et al., 2005) предлагают следующую модель работы с гиперчувствительностью к отторжению (см. рис. 22). На «заколдованном круге» гиперчувствительности к отторжению, из которого клиенту так трудно выбраться самостоятельно, помечены три точки разрыва – это «двери», куда терапевт может войти, разрывая круг и формируя новую динамику психологических процессов. Точка разрыва 1 находится между личной историей пациента и его ожиданием отторжения. Точка 2 – между ожиданием отторжения и восприятием (интерпретацией) ситуации. Точка 3 – между восприятием и реакцией. Далее я попытаюсь объяснить смысл этих трех точек разрыва и то, каким должно быть терапевтическое вмешательство.
Рис. 22. «Заколдованный круг» чувствительности к отторжению. Возможности терапевтического вмешательства
Точка разрыва 1. Терапевтическая работа, направленная на прерывание связи между порождающим ожидание отторжения травматическим прошлым и жизнью клиента «здесь и сейчас»
Пример работы. Исраэль
Исраэль, молодой человек 18 лет, ученик 12 класса, обратился ко мне по поводу трудностей во взаимоотношениях со сверстниками.
На одной из встреч он рассказал мне о случае, который, как он считает, травмирующим образом повлиял на его общение с окружающими. Однажды он с опозданием пришел на вечеринку в клуб и с удивлением обнаружил, что друзья не подождали его и уже вошли в помещение. Он ужасно обиделся на них и, когда зашел в клуб, гневно обрушился на приятелей с обвинениями. Танцевать он не стал, держался особняком от всех и решил не общаться с приятелями. Что и делал целую неделю. Когда Исраэль рассказал мне эту историю, он добавил: «Я вырос в кибуце. Мои родители были одними из его основателей. Они были идеалистами, всю душу вкладывали в работу на благо кибуца, и они настолько были погружены в это, что иногда мы неделями не виделись с ними. У них никогда не было времени на нас, детей (я – старший, и у меня есть еще три младших брата и две сестры). Мне всегда казалось, что родители больше любят моих братьев и сестер, чем меня. Например, мне не праздновали бар-мицву
[4]. В тот день, когда мне исполнилось 13, отец подарил мне книгу Танаха и сказал: “Поздравляю!” И все! А вот моим братьям устраивали празднования. Годами у меня было ощущение, что родители меня не замечают, что я для них словно прозрачный. Если бы я исчез, они бы и не заметили. Кибуц, в котором я вырос, был одним из тех, где дети росли отдельно от родителей, в Доме Ребенка. Я помню одну из ночей: мне было очень страшно, я проснулся от какого-то кошмара. В комнате, где я спал вместе с другими детьми, не было ни одного взрослого. Стояла кромешная тьма. Меня охватил страх. Я быстро оделся и побежал домой, к маме и папе. Но, когда я разбудил их, они очень рассердились и вернули меня обратно. Больше я не пытался прийти к ним».
Очевидно, что в произошедшем на вечеринке случае Исраэль почувствовал себя, как в детстве, – невидимым, незначимым для окружающих. Моей задачей было помочь ему разорвать связь между его болезненным прошлым, продуцирующим ожидание отторжения от родителей, и настоящим, в котором он боится такого же отношения уже не только от родителей, но и от всех окружающих. Я помогала ему увидеть, что его нынешняя жизнь – другая, что его друзья – это не его родители и что нет прямой связи между тем, как вели себя родители по отношению к нему, и тем, как будут вести себя по отношению к нему его друзья.