Царь велел тебя повесить - читать онлайн книгу. Автор: Лена Элтанг cтр.№ 61

Нынче утром я выпил вчерашнего чаю, насыпал в карман купленного у Редьки арахиса и взялся перечитывать сам себя. Запись первая, сделана в тот день, когда в камере появился компьютер.

«Мир покупает твое электричество, таких, как ты, много, торопливых, доверчивых, яростно машущих алюминиевыми крыльями вдоль дороги, в ветреную погоду легко добывающих свет для округи. Миру нужна твоя зеленая горечь, питающая камышиные стебли тех, кто уже подсыхает: твоя цена написана у тебя на лбу, и мир готов платить ее – потому что куда же ему деваться?» Ну и дурак же я был в первые дни тюрьмы. Какое, к черту, электричество? Никто никому не нужен, ни за деньги, ни задаром.

Помнишь, что сказал газетчикам о смерти старый Марк Твен? Так вот, слухи о любви тоже несколько преувеличены. Речь идет всего лишь о темпераменте, терпении и готовности делить свое тело. А ненависть – это чувство тесноты в толпе, умножаемое на частоту встреч. Вот почему я не могу ненавидеть пана Конопку за то, что он ни разу не показался мне на глаза. Да если бы и смог, какой в этом толк? Ненавидеть стоит лишь того, кто знает, что ты его ненавидишь.

* * *

Раз, два, три, четыре, десять, царь велел тебя повесить. Но царица не дала и повесила царя. Помню, как в детстве меня завораживала эта считалка, в ней были нагло пропущены пять, шесть и прочее, просто для сохранения ритма, теперь это кажется мне красивым и закономерным – как пропущенные строфы в пушкинских рукописях. В тот день в парке Эштрела тетка лежала на траве, кормила меня орешками и заставляла читать считалку с выражением. От нее пахло вином, мне было четырнадцать лет, и на ней было красное платье.

Сегодня cолнце разбудило меня в шесть утра, небо казалось таким синим, хрустящим, что я забрался на стул, подтянулся, высунул голову в окно и стоял так, пока руки не заболели. Во дворе все выглядело по-прежнему, правда, голый куст у забора за ночь расцвел и оказался мимозой. У подъезда сидел мальчик лет девяти, оживившийся, как только я на него посмотрел.

– Эй, – сказал он, помахав мне рукой, – ты чего там делаешь? Воруешь?

Я услышал его так ясно, как можно услышать человека только апрельским утром во дворе-колодце, и честно ответил:

– Уже своровал. Теперь сижу. А ты что делаешь?

– Ты иностранец? – спросил он, слез со скамейки и подошел под тюремное окно. Теперь я различал что-то круглое в его руке, поначалу я принял это за каучуковый мячик.

– Иностранец, – сказал я. – Русский. Из Литвы.

– Ваши побили канадцев прошлым летом. Я все игры смотрел.

– Ты живешь в этом доме? – Мне не хотелось, чтобы он уходил.

– Нет, меня к бабушке привезли. Лови! – Он размахнулся и бросил в меня своим мячом, я чуть с окна не свалился от неожиданности. Мяч угодил в стену в метре от моего окна, но не отскочил, а глухо шмякнулся, мальчик скрылся в подъезде, и я подумал, что ему стало скучно, но тут он вышел с оттопыренными карманами и принялся швырять в меня мячами:

– Вот сейчас попаду. Нет! Эй, вытяни руку! Лови! Лови!

И я поймал. Поймал, отпустив подоконник, покачнулся на стуле и свалился на пол. Странно, что на грохот никто не явился, чтобы отобрать у меня добычу. Хани, это было маленькое яблоко, твердое, как кусок бирюзы!

Я сидел на койке, потирая ушибленное колено, грыз яблоко и представлял, как пацан стоит в кладовке и торопливо набивает карманы, чтобы угостить незнакомца. Положив огрызок на ладонь, я некоторое время смотрел на него, чувствуя, как оскомина заполняет мое нёбо, а потом вспомнил одну вещь. Вернее, две вещи. Сначала я вспомнил корзину с зелеными яблоками, стоявшую на мозаичном полу в доме Брага, и себя четырнадцатилетнего, сидящего над ней на корточках. Потом я вспомнил голос тетки за кухонной дверью и тяжелые шаги матери.

– Говорю тебе: в моем муже не было ничего настоящего. У него даже оружия не было настоящего! Все эти пистолеты на бархате достались ему от мужа Лидии, который, если верить нашей служанке, был единственным мужчиной в семье. Бойки у них начисто спилены, или что там они делают с пистолетами – дырявят стволы?

– Как была ты дурой, так и осталась, – сказала мать, переставая ходить по комнате. – При чем тут какие-то бойки? Мужчина не должен любить оружие, чтобы быть хорошим мужем. Он должен любить жену, дом и детей. Дитя у него было чужое. Дом ты совершенно запустила. И какая, скажи на милость, из тебя жена?

* * *

– Вы будете меня слушать или нет? Я хочу сообщить важную информацию. Вернее, прояснить обстоятельства дела.

– Вы намерены назвать сообщника? – Пруэнса поднял голову от своей писанины. – Только не морочьте мне голову своими метисами. Вы метиса от мулата не сможете отличить.

– Метис просто посредник. Возможно, Додо говорила правду и затея сорвалась из-за выстрела, которого в сценарии не было. Также возможно, что выстрел в сценарии был и все это затеяли, чтобы отобрать у меня дом. Не забывайте, что речь идет о четверти миллиона. В Лиссабоне убивают за бронзовую ручку от двери, и вам это известно. Но возможно, что дело вообще не в доме. Представьте, например, что Хенриетту заказали, чтобы избавиться от угрозы шантажа.

Пруэнса усмехнулся, но промолчал и записал что-то в своем досье.

– Человек, которого она шантажировала, занимает высокий пост в правительстве. Допустим, исполнители нашли дурака, убедили его, что для дела нужен именно такой дом, как у него, отправили дурака подальше от города, а потом использовали его оружие, свалили на него труп и еще денег за это попросили. И немало!

– Тонко придумано.

– Но кто мог спланировать такое? Тот, кто сам поставил сервер и камеры. Тот, кто знает меня как облупленного. Тот, кто всегда мне завидовал. Лютас Рауба, вот кто. А я, кретин, еще просил его о помощи.

– Чай будете пить, Кайрис? – Он подвинул чайник на мою сторону стола, словно шахматную фигуру. – Итак, вы признаете, что у вас был давний конфликт с сеньором Раубой?

Чаю я хотел, но не того, которым поили в этой тюрьме, по крайней мере, не того, что дымился на столе Пруэнсы. В стакане плавали разваренные листья, похожие на сизую пленку чайного гриба.

– Признаю. Мы собирались сделать один проект, он хотел использовать мой дом как декорацию, а камеры развесил, чтобы опробовать технику. Но потом мы поссорились, и я его выставил. Вернее, он сам уехал, когда я спросил у него об одной вещи. Она пропала, когда Лютас появился в доме.

– Понимаю. – Он заметно оживился. – Вы обвинили Раубу в краже ценной вещи, он не сознался, и у вас случилась потасовка. Врукопашную или с применением оружия?

– Да какая там потасовка, он просто обиделся и уехал, не прощаясь. Даже камеры свои оставил и на письма не отвечал. Не думал, что он так люто обидится и захочет отомстить.

– Отомстить? – Он пожал плечами. – Месть – это когда король Педру Первый велит вырвать сердце у еще живых убийц, подосланных его отцом Альфонсу Четвертым. А то, что вы описали, – это русский цирк!