Принц Модильяни - читать онлайн книгу. Автор: Анджело Лонгони cтр.№ 130

– Он будет нам отправлять деньги до тех пор, пока тебе не станет лучше.

– Какая щедрость.

– Амедео, Збо – единственный человек, который нам помогает.

– Хорошо, любимая, все, что захочешь. Я постараюсь убедить себя, что множество неудач превратят мудака в великого человека.

Меня разбирает смех, и я снова закашливаюсь до боли. Она мягко качает головой.

– Амедео, прошу тебя, я не выношу этот цинизм.

– Хорошо. Я позабочусь о монстре, хотя и сомневаюсь, что он успокоится на море.

– Амедео, сейчас, пока мы с тобой одни, мы должны откровенно поговорить.

– О чем?

– Ты видел Жанну? Она устала, беременность ее сильно утомляет. Ты в больнице… Некоторые обиды стоит забыть. Я взял на себя смелость и поговорил с синьорой Эбютерн.

– Ты?

– Да. Я объяснил ей ситуацию.

– Збо, не следовало этого делать.

– Я не сказал ей про туберкулез – только про то, что ты в больнице и тебя скоро выпишут.

– А Жанна?

– Она согласилась увидеться с матерью. Пока – только с матерью.

– Это не сработает.

– Напротив. При одном условии.

– Каком?

– Условие примирения – ваш брак.

– И это все? Я не верю.

– Уверяю тебя. И ребенку нужно дать фамилию отца.

– Они этим не удовлетворятся.

– А чего им еще желать?

– Я не доверяю этим людям: они ненадежны, мстительны… Ты знаешь, что среди протестовавших у галереи Берты Вейль был и отец Жанны?

– Это невозможно… Думаю, ты ошибся. Жанна тоже сомневается в этом.

– Это был он.

– В любом случае он еще ничего не знает. О беременности известно только матери, и она не хочет пока рассказывать об этом мужу.

– Не доверяй им. У них отсутствует логика. Невежды… У них нет ни чувств, ни человечности.

– Синьора Эбютерн, когда она не находится под влиянием мужа, намного лучше, чем ты себе представляешь.

– Збо, скажи мне честно, что ты задумал?

– Ты плохо себя чувствуешь… В Париже – бомбардировки… В общем, будет лучше, если ты переедешь с Жанной и ее матерью в Ниццу.

– Ты с ума сошел!

– Фудзита и его жена поедут с вами. У тебя будет компания.

– И что мы будем делать в Ницце?

– Вы просто эвакуируетесь из Парижа, как делают сейчас многие из-за бомбардировок. В этом не будет ничего странного. Вы с Фудзитой будете писать. Я нашел людей, которые продают туристам современное искусство. На море нет войны, как в Париже, там сейчас можно больше заработать.

– И чем мы за все это будем платить?

– Амедео, не переживай, ко мне приходил один банкир с непроизносимой фамилией Шенемайер. Он купил всю серию портретов.

– И сколько он заплатил?

– Не так много, но достаточно, чтобы оплатить вашу поездку.

– Сколько?

– Амедео, ты не должен переживать из-за денег. Ты должен писать. Как можно больше. Знаешь, когда в дело вступают банкиры, это означает, что информация циркулирует, и это… ведет к переменам.

– А недостающую сумму оплатишь ты?

– Конечно.

– Я не хочу так.

– Не думай об этом. Ты должен восстановиться. Я помогу вам добраться, а потом займусь подготовкой выставки в Лондоне.

Длинное путешествие в поезде – в очень странной компании, далекой от веселья. Я, Жанна, ее мать, Леопольд, Ханка, Фудзита и его жена Фернанда Барри. Все бегут из Парижа, по разным причинам.

Мы чуть не опоздали на поезд, потому что я решил купить пару бутылок вина, чтобы скрасить отвратительную компанию моей будущей тещи.

В Ницце мы поселились в разных гостиницах. Я не могу спать каждую ночь с Жанной – из-за того, что сильно кашляю и не даю ей отдохнуть; поэтому я оставляю ее с матерью.

Что я здесь делаю? У Збо и Ханки – свои дела; они встречаются с людьми – и потом поручают мне написать портрет или картину в стиле ню. Но какой смысл во всем этом? Никто не может мне гарантировать, что ежедневные прогулки по Английской набережной спасут мне жизнь.

В гостинице, где я снял номер, много проституток. Отовсюду доносятся стоны, к ним постоянно приходят клиенты. Из-за этого я мало сплю, но взамен всегда нахожу желающих позировать за умеренную плату.

На днях один из сутенеров мне угрожал – и мне пришлось объяснять ему, что я не спал с его девушкой, а написал ее. В итоге я его убедил лишь после того, как показал ему картину. Мы пошли с ним в бар, он угостил меня.

Я хочу вернуться в Париж.

Я курю одну-две сигареты в день, но после нескольких затяжек я вынужден прекращать: кашель становится нестерпимым. Сегодня я заметил кровь в слюне; мне не становится лучше. Я начал пить.

Я пытался писать и пейзажи – но тут же бросил, поскольку это моментально наскучило.

Збо в очередной раз продал мои картины. Цену я не знаю. Он говорит, что эти деньги нужны для оплаты нашего пребывания на море. Я ничего не понимаю. Если мы зарабатываем так мало, зачем нам оставаться в Ницце?

Когда я хочу побыть наедине с Жанной, синьора Евдокия это понимает – и делает все, чтобы нам помешать. Я не знаю почему, но она старается сократить до минимума наше общение. Надо бы ей рассказать, что это бесполезные усилия: все равно ее дочь не станет снова девственницей. Она скоро должна родить.

В Ницце полно тех, кто сбежал из Парижа и других городов, где ощущается война, – но я не вижу здесь людей с достатком, не вижу богатых туристов на набережной. Тем не менее у Зборовского всегда есть деньги, и он всех содержит. Я не знаю, как ему это удается. Он все время жалуется на отсутствие денег – и все-таки мы живем за его счет (и за счет продаж моих картин – в том числе).

Мне сказали, что неподалеку находится усадьба Ренуара. Он живет здесь круглый год, он сильно болен, но тем не менее – продолжает писать. Я хочу с ним познакомиться.

Я слышал, как синьора Евдокия спрашивала у Жанны, почему я такой похудевший, с ввалившимися щеками, почему постоянно кашляю. Жанна ответила расплывчато, сказала что-то неопределенное про астму. Она отлично справилась, но я не знаю, сколько еще она сможет скрывать правду.

Я познакомился с Ренуаром. Он очень плох. Его узловатые руки обезображены артритом, и все же он постоянно пишет. Он признался мне, что все еще заглядывается на женщин – и постоянно гладит изображенные им на холсте ягодицы, а когда случается, то и настоящие тоже. Я думаю, что его услужливые горничные позволяют себя трогать. И я рад, что он такой оптимист. Этот скрученный болезнью мастер более чем в два раза меня старше, но, возможно, нам осталось жить примерно одинаково.