Принц Модильяни - читать онлайн книгу. Автор: Анджело Лонгони cтр.№ 125

– Я бы попытался ему объяснить, что в нашей любви нет ничего плохого.

– Это бесполезно. Амедео, ты не понимаешь: они всё о тебе знают – что ты делаешь, с кем встречаешься. Знают, что у тебя недостаточно денег для нас двоих.

– Деньги, как всегда… Я заработаю.

– Они знают, что ты куришь гашиш и выпиваешь.

– А они знают, что ради тебя я бросил это?

– Они говорят, что ты разрушишь мою жизнь, потому что ты еврей и потому что твои предки распяли сына божьего.

– Но ведь и сын божий был евреем.

– Для них – нет.

– Как нет?

– Они знают только то, что говорят священники в церкви.

– Но это смешно! Бог евреев и христиан – один и тот же.

– Они говорят, что это не так.

– В таком случае они ничего не знают.

– Ты еврей, и им этого достаточно.

– Но я не исповедую никакую из религий.

– Это еще хуже.

– Они все же твои родители…

– Амедео, пойми, я не могу жить с людьми, которых в итоге возненавижу.

Жанна впервые за время нашего знакомства расплакалась. Ее прекрасное лицо залито слезами.

Мне открывается та ее сторона, которую я не знал: беспомощность и отчаяние. В ее душе разверзлась пропасть между детским миром и взрослой жизнью, в которую она переходит. По одну сторону – ее родители, и я – по другую. Я чувствую всю тяжесть ответственности и в то же время силу ее любви. Я не одобряю ее принятое за пару секунд решение уйти из дома и хорошо представляю его последствия, но признаю, что мне приятен такой жест.

– Моя мать говорит, что ты на четырнадцать лет старше меня, что ты выглядишь больным, что ты такой же сумасшедший, как Утрилло, и что вас уже не раз забирали в полицейский участок. Это правда?

– Провести ночь в камере – это не самое страшное, что может случиться, особенно если за тебя вносит залог сам Пикассо.

Она снова начинает плакать. Я пытаюсь ее успокоить:

– Жанна, ты должна признать, что я совсем не тот человек, которого супруги Эбютерн хотели бы для своей дочери. В этом они правы.

– Но я тебя люблю.

– Именно этого они и не понимают. Но чего ты от них ожидала? Твоя мама выходит из дома только на мессу, а твой отец знает только дорогу с работы домой. Они лишены любознательности, интереса и любви к жизни.

Она плачет еще надрывнее. Прохожие, видя эту сцену, наверняка рисуют в уме трагический сюжет. Со стороны мы – рыдающая юная девушка и обнимающий ее взрослый мужчина – не выглядим как влюбленные, собирающиеся жить вместе.

– На этом дело не закончится. – Жанна смотрит на меня в отчаянии. – Они сделают все, чтобы помешать нам… Но я им не позволю.

– Чтобы любить меня, ты готова потерять любовь своих родителей?

– Амедео… мы не можем вернуться назад. Поклянись мне.

– Я клянусь тебе. Но почему ты просишь об этом? Ты боишься?

– Я беременна.

Я сижу в одиночестве в «Ротонде» за бокалом вина. Идея стать отцом заслуживает уединенных размышлений, и нет большего уединения, чем находиться среди нескольких десятков человек, которым до тебя нет никакого дела. Окружающий шум не мешает мне, напротив, он меня изолирует.

Я – отец. Маленькое живое существо будет зависеть от существа крайне больного. Я разделю свое существование с ребенком, который может заразиться от меня, или в скором времени стать сиротой, или страдать от голода из-за моей неблагонадежности. Мой секрет предъявляет мне счет.

У меня есть женщина, которая любит меня, которая хочет родить мне ребенка, – но я не признался ей в том, что у меня туберкулез. Я ничтожество, но что я мог сделать? Никогда не познать любовь? Запретить себе эмоции во имя корректности? Сейчас у меня нет тяжелого кризисного состояния. Могу ли я лишить себя той жизни, на которую все имеют право? Я должен был избегать контактов, чувств, женщин, сексуальных наслаждений, любви. В таком случае было бы лучше умереть в детстве и не становиться невзорвавшейся бомбой, путешествующей по миру.

У Жанны под сердцем зреет новая жизнь, она молода и жизнерадостна, а я полон стыда, и на этот раз будет недостаточно скрыться и притвориться здоровым. Скрыв правду, я потеряю право быть любимым отцом.

Возможно, меня просто поглощает моя предрасположенность к драме, и все на самом деле намного проще. Может быть, в том, что со мной происходит, есть какой-то знак, который я должен уловить. Возможно, отцовство способно меня изменить и сделать лучше.

– Моди…

Я оборачиваюсь и вижу Кики. Это единственный человек, компанию которого я могу принять в данный момент.

– Ты два часа сидишь неподвижно. Смотришь на бокал и не пьешь. Давай выпьем вместе. За твое здоровье.

Я улыбаюсь и замечаю, что у нее в руке бокал вина.

Она пьет, но я остаюсь неподвижен и молчалив.

– Что с тобой? Что-то случилось?

– Не знаю.

– Скажи мне. Давай, расскажи все своей Кики.

Я печально улыбаюсь.

– Она беременна.

– Боже мой, кто?

Я не отвечаю и ограничиваюсь тем, что слегка развожу руками.

– Жанна Эбютерн? Твоя девушка?

Я киваю. Кики светится от счастья. Она бросается мне на шею.

– Тогда мы должны выпить за твое отцовство. Ты станешь папой!

Я не ожидал такой восторженной реакции с ее стороны. Она действительно счастлива и не понимает моей холодности.

– Ты не рад?

Я не знаю, что ответить. Кики многого не знает…

– Моди, что с тобой? Ты обеспокоен? И правда, как ты на ней женишься? В церкви или в синагоге?

Собственная шутка ее рассмешила, но почти сразу она становится серьезной:

– Ее родные не будут рады такому событию. Еврей в семье святош. Когда они тебя увидят, они перекрестятся.

Кики проницательна – и может все понять, даже если я молчу.

– Ты должен быть счастлив! Не валяй дурака. Жанна тебя исправляет. С тех пор как ты с ней, ты больше пишешь и меньше пьешь. Ты даже наконец-то перестал ваять. Все это заметили. Кто знает – может, она способна тебя успокоить, сделать более стабильным и превратить тебя в великого художника? И знаешь, ты хорошо выглядишь. Спокойный, безмятежный. С тех пор как ты избавился от этой ненормальной журналистки, ты даже стал более приятным в общении. Ты больше ни с кем не ругаешься. Недавно я не поверила своим ушам, когда Пикассо сказал тебе, что написал картину поверх той, что ты ему подарил, – и ты просто ответил: «Она была твоя». Раньше ты бы обиделся и распустил руки.