– К сожалению, любовь – это грех, для которого нужен соучастник.
Она вмиг отвечает мне – с уверенностью, но с тенью боли:
– Неправда. У меня есть этот грех, но при этом нет сообщников. Я люблю только одного мужчину.
Несложно догадаться кого. Она влюблена в Амедео.
– А он знает о том, что ты его любишь?
– Конечно же нет.
Я чувствую себя спокойнее. Я беру ее под руку, улыбаясь и стараясь внушить ей доверие.
– А что ты о нем знаешь?
Она колеблется, но затем говорит так быстро, словно только и ждала возможности высказаться:
– Я знаю, что иногда он напивается, участвует в драках и оказывается в полиции, знаю, что иногда он плохо себя чувствует, что он беден и недоедает, что иногда он принимает наркотики и что многие женщины ему отдаются, но не любят его по-настоящему.
Она выпалила все это на одном дыхании, с воодушевлением ребенка. Я пытаюсь ее успокоить:
– Это не мой случай.
– Это я тоже знаю.
– Ты прямо все знаешь!
Я указываю ей на скамейку неподалеку.
– Пойдем присядем и поговорим.
Она колеблется, но я по-дружески держу ее под руку и веду к скамейке. По пути я делюсь с ней своими мыслями:
– Я ни разу его не видела пьяным. Ни разу не видела его участником драки, он ни разу не показался мне агрессивным, страдающим или больным. В моем присутствии он ни разу не прикасался к наркотикам.
Мы присаживаемся, и она поворачивается всем телом ко мне. На ней юбка в цветочек и теплый бархатный жакет изумрудного цвета.
– Очевидно, с вами он делается лучше.
– Со мной? Я не думаю, что это моя заслуга, как и не была бы моя вина, если бы он вел себя не так образцово.
– Любовь может изменить мужчину.
– Ты так считаешь?
– Конечно.
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать… почти.
– Ты уверена?
Я ей улыбаюсь, побуждая ее быть честной.
– То есть… на самом деле…
– На самом деле?
– Пятнадцать.
– Значит, тебе некуда спешить.
– Мне нужно поспешить.
– Ты бы хотела, чтобы я исчезла из его жизни?
– Я бы хотела, чтобы исчезли все женщины.
– Все?
Меня разбирает смех, я не могу сдержаться. Она выглядит обиженной. Я пытаюсь исправиться.
– А не проще ли сделать так, чтобы он тебя заметил?
– Иногда он говорит со мной, но потом забывает. Однажды в академии Коларосси он посмотрел на мой рисунок и сказал: «Смотри на предмет всего один раз; чтобы понять, достаточно одного взгляда. То, что осталось у тебя в памяти, – это и есть твоя манера и твое видение». И потом он ушел.
– И ты последовала его совету?
– Я посмотрела на него – и он остался у меня в памяти; он и есть мое видение.
– Не влюбляйся так сильно, оставь что-то для себя, иначе со временем у тебя не останется ничего, чтобы отдавать, ничего нового.
– Вы с ним еще увидитесь?
Я не могу быть с ней нечестной.
– Конечно, увижусь.
Она смотрит на меня, удивленная моей искренностью.
– Зачем?
Ее вопрос настолько наивен, что приводит меня в замешательство.
– Почему я не могу это сделать? Он свободный мужчина.
– Но вы – не свободны.
Я порицаю ее так мягко, как только могу:
– Это тебя не касается.
– Как вы можете так поступать? Вы же замужем.
– Спасибо, что напомнила, но любовь невозможно удержать брачными клятвами.
– Вы оставите своего мужа?
– Ради итальянского художника? Нет, я русская и люблю свою страну.
То, что я ставлю Россию превыше Модильяни, для нее просто непостижимо.
– Я не понимаю.
– Париж – это лишь пауза… и свой долг я должна исполнять там, где я родилась. Ни один мужчина не сможет оторвать меня от моей земли и моего языка.
– А моя земля – та, что он топчет.
Эта девушка – безмерно мягкая и хрупкая… Я пытаюсь дать ей понять, какому риску она подвергается:
– Главное, чтобы он не растоптал тебя.
– Почему вы так говорите?
– Потому что влюбленные очень уязвимы.
– Да, вы правы. Я уязвима, потому что влюблена в мужчину, которого желают все женщины.
– И все же он всегда окружен кольцом одиночества. Это выражается во всем. Драки, аресты, безудержность, пьянство… почему?
– Потому что его талант не признан.
– Верно. Но когда он чувствует понимание и поддержку, он успокаивается и становится милым.
– Я бы хотела быть ему поддержкой.
– Рано или поздно ты ему скажешь об этом, не торопись. Просто однажды скажи ему. А еще – улыбнись и перестань делать такое трагичное выражение лица.
– Моя любовь – это ребенок, который жив, только если плачет.
Эта фраза чересчур отдает трагизмом, присущим лишь юности. Я пытаюсь успокоить ее:
– Однажды ты получишь то, что хочешь, я это знаю. И также знаю, что было бы лучше, если б этого не случилось.
– Почему?
– Он еще не нашел свой путь, но те усилия, которые он прикладывает для поиска, разрушают его – и тех, кто с ним рядом.
– Однако с вами этого не происходит.
– Я здесь временно. Забудь обо мне, потому что мне предназначено быть им забытой.
Я ей улыбаюсь и решаю закончить разговор, в том числе и потому, что она меня не слушает и не слышит, отказываясь следить за нитью моих рассуждений. Я собираюсь уходить – и внезапно осознаю, что не знаю ее имени.
– Как тебя зовут?
– Жанна…
– А меня – Анна.
– Я знаю.
– Удачи тебе, Жанна.