В поисках императора - читать онлайн книгу. Автор: Роберто Пацци cтр.№ 30

Однажды утром огромная беспокойная тень мелькнула в окнах комнаты Николая, Аликс и царевича. Они не обратили бы на нее особого внимания, если бы не странная беготня охраны и пронзительный крик Юровского, требующего закрыть все ставни изнутри. Алексей, все еще в бреду, распахнул окно настежь и увидел огромного орла, усевшегося на крышу сарая. Все бросились укладывать мальчика в постель, но замерли, увидев царственную птицу, расправлявшую крылья, чтобы вот-вот снова взлететь. Николай, не двигаясь, следил, как орел взмывает в воздух и его тень снова накрывает дом. Дождавшись, когда Юровский сам поднялся к ним в комнату, он торопливо закрыл окно. Несколько минут прошли в глубокой тишине. Даже Юровский не вымолвил ни слова. Романовы не двигались с места, глядя на окна, будто те были открыты по-прежнему.

«Ничего особенного, орлы на Урале встречаются, – бормотал Юровский себе под нос, спускаясь по лестнице. – Рады ухватиться за любой повод, чтобы устроить демонстрацию. Но откуда вдруг столько птиц? И все слетелись сюда, будто в городе нет больше места. Каждый вечер заводят свои концерты, это начинает выводить из терпения…»

Днем обитатели второго этажа могли наблюдать кипучую жизнь своих крылатых товарищей, добровольно разделивших с ними заключение. Их пение, такое разное и выразительное, отвлекало узников от тяжелых мыслей. Людям казалось, что они сами становятся легче перышка и вот-вот смогут оторваться от земли и улететь. Птицы выбрали среди всех строений города именно Ипатьевский дом, где томился в заключении царь. Они разделили заключение Романовых по доброй воле, по вдохновению высших сил, а значит, были частью общего плана, который зрел уже давно и вот-вот должен был воплотиться в жизнь, как и предрек в вещем бреду Алеша. Николай видел, как беспокойно на душе у жены и детей, как вздрагивают они при появлении каждой новой птицы. Неуверенность в будущем и жизнь в заточении подталкивали его близких, и с каждым днем все сильнее, на поиски сверхъестественного, в котором мог заключаться какой-то знак небес. Столь напряженное ожидание вмешательства высших сил выдавало беспомощность и потерю надежды. Он и сам теперь часто терял трезвость и ясность взгляда и поддавался общему настроению ожидания, хотя старался не выдавать себя и следил за птицами украдкой.

Но однажды ночью напряжение отпустило узников и их души наполнились радостью. В лунном свете запел соловей, запел о нежности, что только она одна и есть в мире, позвав Николая, Александру, Ольгу, Татьяну, Марию, Анастасию и Алексея. Алексей никогда прежде не слышал соловья и в восхищении припал к окну.

– Его послал орел. Его не видно, потому что он поет. Орла видно, и он не поет.

Николай слушал странные рассуждения сына, вспоминал герб империи и орла на нем, думал о соловье, которого не видно. Алексей прав, никто действительно ни разу не видел соловья и ни разу не слышал, как поет орел. Если власть исходила только от орла, может быть, царю не хватало пенья соловья? Власть, в которой сочетались бы мощь орла и нежность соловья, могла бы изменить историю, никто и никогда не смог бы победить правителя, на гербе которого красовались бы две эти птицы. Какой глубокий смысл заключен в маленьких значках на бумаге, в изображении живых существ на гербе! То т, кто рисовал их, хорошо знал, как проникнуть в лес символов и убедить его обитателей – оленей, орлов, львов, пантер, волков, голубей, грифонов – замереть на одну минуту и позволить воплотить в маленьком рисунке всю их мощь, красоту, мудрость, которая потом навсегда останется на высоких воротах дворцов, на летящих шпилях храмов. Их величие только подчеркивало, какой простой и домашней была правда их добродетелей: верности, силы, смелости, красоты, невинности, они оставались на века, и их значение понимал даже тот, кто не умел читать. Животные принадлежат всем, даже если они – геральдические.

«Новая власть тоже изобретет себе герб, – думал Николай, глядя на красноармейцев. – Кто знает, какие животные будут изображены на нем». В России все было таким быстротечным, неуловимым, что события не успевали воплотиться в символах. Вот и его лицо до сих пор красовалось на банкнотах, подтверждая их силу; старые рубли все еще находились в обороте, потому что новых пока не напечатали. Лишь зачеркнули на них императорские знаки, поставив сверху черную печать нового режима, на которой пока не было ни символов, ни герба, а только длинная надпись.

«Что ж, новая власть пока не сумела сосредоточить свою мощь в нескольких значках. Этому искусству, – думал Николай, – учит только время». Все понятно, но он никак не мог представить себе, какого представителя фауны изберут своим символом большевики. Получалось что-то вроде фантазий Анастасии, часами рисовавшей иллюстрации к книгам, которые читал Алеша. На одной из них был нарисован орел в окружении множества птиц, летящих над тайгой, а на земле, на поляне среди леса, в смертельной схватке сплелись тигр с огромной змеей. «Вот они и будут на новом гербе! Змея и тигр – земные животные, у них нет мечты о полете, нет ни ностальгии, ни грусти, в них только чистая природная сила…»

Он, царь, позволил себе быть растерянным слишком долго, он забыл, что многое может быть прощено политику, но не императору. Вот «керенские», они всегда выкрутятся. В момент отречения, когда побег был еще возможен, на него навалилась эта растерянность, и он потерял драгоценное время. В этом упрекал его Михаил, приехавший в Царское Село, чтобы попрощаться с ними перед отправкой в Тобольск.

– Николай, зачем ты так долго колебался? Почему не бежал сразу после отречения подальше отсюда?

– Что было бы с семьей? Как я мог их бросить?

– Если бы ты остался на свободе, ты мог бы сделать для них значительно больше.

Но такая логика была чужда Николаю, и оба брата это понимали. Они обнялись со слезами на глазах. Керенский, тогда министр-председатель Временного правительства, тоже присутствовал при этой встрече, устроившись в кресле поодаль от братьев.

Алексей, который питал слабость к дяде Михаилу, прокрался в прихожую и подсматривал в замочную скважину. Ему очень хотелось распахнуть двери и подбежать к дяде, такому славному, чтобы спросить у него то, чего не могли объяснить другие взрослые. Почему солдаты, прежде такие почтительные, несколько дней назад рассмеялись ему в лицо и запретили выйти в парк, когда ему так хотелось погулять? Почему из дворца бежали все придворные? Почему его отец и мать теперь спрашивают разрешения у того, кто сидит в углу? Когда он появляется, полубегом, в длинном черном пальто, по дворцу как дрожь проходит. Кто он? Мальчику говорили его имя, но почему он командует здесь, он ведь не князь, не генерал, не адъютант его отца?! Алеша отпрянул от двери: дядя Михаил повернулся и направился к выходу, выпустив брата из объятий.

– Ты здесь, Алеша?

Тот бросился на шею гостю, который прошептал ему на ухо:

– Твой отец и твоя мать нуждаются в тебе, защищай их, но так, чтобы они не заметили. Ты теперь не мальчик, а мужчина.

Та к Михаил уступил трон племяннику, поцеловав его в ухо и потеребив волосы на макушке. Алеша вытер слезы и не стал задавать вопросов.