В июльской послеполуденной жаре трещали цикады, пели о том, как велика Россия. Николай пытался представить, сколько всего цикад в его огромной стране, сколько сил они тратят на свое пение, безразличные к революциям, к тому, кто правит землей, на которой они живут; он погружался в их цикадную жизнь, забывая о том, кто он и где он, ему казалось, что скоро зайдет солнце и он перестанет петь вместе с ними. Потому что именно солнце заставляло цикад петь, а цикады заставляли подниматься светило. После заката он мирно уснет вместе с невидимыми певцами, дабы назавтра встретить светило новой песней. Как жаль, что люди не умеют превращаться в цикад! В этот момент подошла и села рядом Аликс. Они были одни.
– О чем ты думал, Ники? Твой взгляд был так далеко… Скажи мне, о чем ты думал?
– О Риме. Помнишь поездку в Италию, демонстрацию против нас, которая не позволила нам побывать в Риме? И еще о цикадах… слышишь, как поют? И так многие, многие часы…
– Ты можешь думать о цикадах? Я так устала, так устала, Ники, иногда мне хочется заснуть и больше никогда не просыпаться. Если бы не дети… мне кажется, я прожила уже достаточно.
– Нет, Аликс, жизнь еще не закончена. В глубине души я уверен, что она вообще не закончится…
– Что ты имеешь в виду?
– Да так, я думал о цикадах…
– Завтра придет священник. Этого тюремщики нас пока не лишили. Я надеялась, ему позволят прийти во вторник, в день св. Алексия, но наш палач велел ему прийти завтра. Может, удастся узнать что-нибудь о белых. В городе еще должен быть Жильяр
[22], священник мог с ним встретиться, чтобы передать записку белым офицерам. Будем надеяться, что батюшка достаточно храбр, ведь на предыдущего нельзя было положиться. Я приготовила план дома и сада, он может пригодиться им, если они пойдут на штурм, не так ли? – Она показала Николаю карандашный набросок расположения комнат в доме, о котором уже говорила прошлой ночью.
Ночью снова было душно. «Как тяжело сегодня спать», – думал Алексей. Особенно громко кричали за забором кошки, хотя весна давно закончилась. Дмитрий, дежурный охранник, не знал, как заставить время двигаться побыстрее, ходил по кухне туда и сюда, выглядывая в распахнутое окно в ночную тьму. До смены ему оставалось полтора часа. Он слышал, как великие княжны шепчутся в своей комнате. Ему казалось, что он узнает голос Марии, самой взрослой из сестер. Кошкам в саду нужно было так много сказать друг другу, что бесполезно было швырять в них камни, как делал Харитонов: они замолкали только на несколько секунд. Привычное крестьянское ухо различало и ночное приквохтывание куриц на соседних дворах, и щенячье тявканье, и утиное кряканье, будто дома, на Украине. Да кошки ли это, чтобы так завывать, или души грешников из преисподней?
Харитонов тщетно старался уснуть. В кошачьих воплях ему слышались голоса умерших, которые просили, требовали от живых не забывать о них; он покрывался гусиной кожей, когда различал в их душераздирающих рыданиях свое имя – Пеееетр Хариииииитооонов…
– Вот, слышишь?
– Да успокойся ты, ненормальный! Неужели ты кошек боишься? – спрашивал его полусонный Трупп, переворачиваясь на другой бок.
Дмитрий слушал голос Марии, прикрыв глаза и привалившись к стене. «Господи, сколько мне еще сидеть здесь, сколько ждать этого недоумка Ивана?..» Ему казалось, Мария знает, что он здесь и специально повышает голос. Когда он сопровождал царскую семью на прогулках, она всегда старалась встать к нему поближе и смотрела на него из-за затылков остальных долгим взглядом, который ему не удавалось вынести. В чем она провинилась, что ее держат под стражей? В чем виноват он сам, что должен караулить ее? В том, что он – солдат, а она – дочь Николая Романова? Он уже просил перевести его на другую службу, ему не нравилось быть тюремщиком, но Юровский и слышать об этом не хотел. «Кроме того, осталось совсем немного, товарищ Дмитрий», – сказал он, завершая разговор и поднимая глаза к окнам второго этажа. «Наверное, их повезут дальше, – подумал тогда Дмитрий, – ведь сбежать отсюда невозможно». Однажды ночью ему приснилось, что в доме, реквизированном у инженера Ипатьева, больше никого нет. Проснувшись от нестерпимой жажды, он бросился искать пленников и остановился: «Что со мной происходит? Не хватало только мне искать их… они у себя и спят; сейчас черед Алексея их караулить…» – и вернулся в постель, выпив залпом стакан воды.
Снова эти кошки, да умолкнут они когда-нибудь или нет!
Аликс всхлипывала в своей спальне, но Николай ее не слышал, он был в Ливадии. Ему снился сон. Он разговаривал со своим отцом о том, как закрыть революционерам доступ в Крым; для этого отец предлагал высушить море и начать править новыми землями. Рыбы подплывали во множестве к берегу и звали его: «Николай! Николай! Не соглашайся с отцом… Не соглашайся с отцом…» Но Александр III настаивал: «Запомни, сын мой, нужно собрать на юге самые верные полки, тогда ты без труда сможешь перекрыть полуостров. Я должен отплыть морем, а вы высушите его, когда я отправлюсь. Мой корабль будет последним. Вы будете править всем дном морским».
Аликс молча подошла к кровати сына и наклонилась над ним. – Мама, папа спит, давай не будем будить его.
– Ты тоже не спишь из-за кошек?
– Мама, на что они жалуются? У них такие человеческие голоса.
– Может быть, им больно, Алеша. Попробуй уснуть, сынок. Выйдя из комнаты сына, Аликс наткнулась на Дмитрия. «Ей тоже не спится», – подумал солдат. Она вошла в спальню дочерей, и Дмитрий больше не смог различить го́лоса Марии.
– Ольга, вы не спите? И Алеша не может заснуть. То лько ваш отец спит. Не забудьте, что завтра утром придет батюшка; будем, надеяться, что он сможет что-то для нас сделать…
– Maman, не надо иллюзий, он такой же несчастный человек, как и тот, предыдущий, – ответила ей Ольга.
Демидова присела у окна в своей комнате. Харитонов угомонился только несколько минут назад, и она все еще улыбалась, вспоминая, как он пытался отогнать кошек. Она всегда больше боялась не мертвых, а живых, например этих солдат с каменными лицами; они ведь совсем молодые, недавно присланные Уральским Советом. Совершенно непохожи на солдат из Царского Села и Тобольска. Сама она хоть завтра могла уйти из Ипатьевского дома, она ведь не была членом семьи, но ни на секунду даже не задумалась о такой возможности. Она последует за Романовыми куда угодно. Иначе кто позаботится о ее хозяйке, Александре Феодоровне, которая устроила одного ее брата, больного, в Московскую семинарию, а другого, Андрея, в царскую канцелярию? Они всем были обязаны царице. И они не из тех, кто забывает добро. Она хотела бы объяснить это еще Авдееву
[23], предшественнику Юровского, тому, который ее вместе с Труппом и Харитоновым называл «лакеями кровососов». Этот мерзавец каждый день прихватывал то пару туфель, то пальто, то ручку царевича, несчастного ребенка; мелкий воришка, да и только!