Солнце уже почти село, когда три длинных, вибрирующих, резких звука донеслись из леса, вызвав такую бурю восторга, какую не вызывали и самые большие победы. Это были лосиные, то есть Кайджаровы, крики, и сам он, такой же энергичный, как и утром, вскоре появился из сумрака чащи. Кайджар – и кто бы только мог подумать, что он такой ловкий, – нес за плечами добычу: неведомых птиц с большими переливающимися крыльями, своим блеском напоминавшими павлиньи, тушку горностая и, в небольшой самодельной клетке, маленькую рыжую лисицу, которая тявкала и скалилась, как собака.
В толпе, встречавшей охотника, стоял и Ипсиланти, которого в радостной суматохе не заметили, да он и не старался обратить на себя внимание. Он слушал рассказ этого таежного человека, жуткую смесь знакомых русских слов со странными звуками его родного языка, и думал о том, что так гортанно и отрывисто говорит сама эта земля, таинственная и полная очарования, другая половина России, где ружья и сабли служили не символами власти и верности, а лишь несовершенными орудиями охоты. Что приготовила она им, спасение или погибель? Воспоминание о любимом Фетонте, истерзанном клыками тигра, о смертельной муке, застывшей в глазах коня, и о том, как он, Ипсиланти, заряжал пистолет, чтобы прекратить агонию, вернуло князю привычную уверенность, он протиснулся вперед и обратился к Кайджару:
– Эта «амба», где она сейчас? Сможешь поймать ее? Сто рублей серебром, если принесешь мне ее шкуру, рядовой Кайджар!
Как только Кайджар увидел полковника Ипсиланти, который был на голову выше всех солдат, выражение его лица тут же изменилось, он бросил на землю клетку с лисицей и вытянулся по стойке смирно. Получилось это у него как-то нескладно, его выгибало то вправо, то влево, будто кто-то пытался завернуть его винтом вокруг своей оси. Теперь маленький узкоглазый человечек снова казался немым, как и прежде, когда тигр еще не появлялся из тайги, и Ипсиланти пришлось дважды повторить свой вопрос, который был переведен Кайджару тремя солдатами из Якутии, знавшими язык его народа. Видимо, появление полковника нагнало на Кайджара такого страху, что требовалось какое-то время, чтобы он смог прийти в себя. Князь уж было повернулся, чтобы уйти – он устал от этого ничего не понимавшего дурачка, – но тут Кайджар ожил. Да, он готов ловить «амбу», но это трудно, очень трудно, потому что эта «амба» редкая, очень злая «амба», может «бежать тайга долго, как ветер бежать», то там, то здесь появляться, будто не одна «амба», а много. Но Кайджар – хороший охотник, амба его не обманет, он знает, что она одна в лесу. Одному ему идти нельзя, еще надо людей, десять людей, ловких, как он сам.
– А где их взять? Здесь только три твоих земляка! – раздражаясь, ответил князь.
Но Кайджар закивал головой, показывая, что если полковник разрешит, он сам найдет людей, подходящих для таежной охоты. И действительно, за два дня он набрал не шесть, а целых двадцать солдат из разных батальонов, незнакомых между собой, которых он считал достаточно ловкими. Он наблюдал за ними во время учений, стрельб, езды на лошадях, в бросках и на привале. Смотрел, как двигались их руки, когда они ножом строгали лучину для растопки костра, как они ползли, прижимаясь к земле, чтобы их не заметил враг, как принюхивались к таежным запахам, как уничтожали за собой следы, как умели подделывать голоса зверей и птиц, чтобы перекликаться в лесу, как тщательно прикапывали мочу, опорожнившись. Не зная их имен и званий, он смог бы выделить их в самой плотной толпе. Они были такими же прирожденными охотниками, как и он сам.
Жестокая бойня, устроенная в лагере тигром, которого, если признаться начистоту, никто собственными глазами и не видел, многих солдат заставила задуматься о том, что же это такое на самом деле – тайга. Свою долю внес и Кайджар вместе с тремя якутскими помощниками, и новоиспеченные охотники, неожиданные таланты которых так долго скрывались под армейской формой. Их рассказы у костра о приключениях, о добыче, которая им досталась, медленно, но неизбежно меняли представления солдат о тайге. Теперь она уже не была просто непроходимой чащей, она стала миром, где можно есть, ходить, спать, искать приключений, да таких, что тот, кто не бывал здесь, и вообразить себе не может. Тайга была полна неожиданностей: однажды Кайджар наткнулся в лесу на селение, обитатели которого жили в таких примитивных хижинах, которых в России уже давно не видали. Жители встретили его, одетого в форму Преображенского полка, как какое-то неведомое, но могучее и прекрасное божество, которого надо бояться, как тигра. Они сложили к его ногам еду и приношения, умоляя не причинять им зла и уйти туда, откуда пришел, не тронув их женщин, которых предусмотрительно спрятали в хижинах.
Ипсиланти все понимал. Напряженный труд не давал ему задуматься над абсурдностью происходящего, а тигр и охотники Кайджара делали возможным то, что прежде казалось ему самоубийством: углубиться в тайгу и пересечь ее ради Тобольска. Россия неисчерпаема, у нее много ипостасей, так что можно затеряться в одной из них, продолжая все еще находиться в империи, и даже если его солдаты пойдут в тайгу, они останутся солдатами Преображенского, сохранят форму, оружие, выучку. Ипсиланти приказал солдатам учиться жить в тайге и обходиться тем, что она предлагает, прежде чем будет решено, кто из них последует за Хабаловым, а кто за ним самим. В полку, как он и предвидел, начался какой-то особый подъем, пробудилась жажда приключений, любопытство к этому новому миру, и князь позволил Кайджару организовать экспедицию для поимки тигра.
Глава десятая
Сундуки с их вещами, брошенные в подвал Ипатьевского дома, выдержали еще один воровской набег. Баулы и чемоданы были распахнуты настежь, оттуда торчали какие-то разноцветные куски ткани. Воры похватали все самое яркое и самое непригодное для обычной, не царской жизни: блестящие отрезы, вечерние платья царевен, брошки, сапоги и охотничий костюм царя, парадную форму, широкополые белые шляпы Аликс. Если не считать сапог, все это были вещи, которые никто, кроме членов царской семьи, не умел носить. Николай улыбался, представляя себе, как один из охранников, а это точно был кто-то из них, принеся домой украденное, пытается натянуть на мать или сестру вечернее платье Ольги вместе со шляпой Аликс, одной из ее замечательных снежно-белых шляп, которыми славились в Европе она и ее старшая сестра Елизавета, вдова дяди Сергея. Между Аликс и Елизаветой всегда существовало что-то вроде соперничества, как и между Дагмар, их матерью, и тетей Александрой, английской королевой.
Елизавета обладала неиссякаемой, но неброской внутренней энергией, не угасшей даже после многочисленных траурных событий, которыми была полна ее жизнь. Годы проходили мимо нее каким-то сторонним хороводом, они не трогали ее лица, не оставляли следов на фигуре, словно ей удавалось остановить их одним взглядом.
Однажды он пришел к Елизавете в ее московский особняк. Он нашел ее в саду, на вишневом дереве, разувшуюся, сбрасывающую созревшие ягоды компаньонке, – Аликс не зря называла сестру дикаркой. Увидев императора, Елизавета спрыгнула на землю, гибкая и грациозная, как девочка: «Хотите вишен, ваше величество?» – и, улыбнувшись, присела в реверансе. Возвращаясь из Москвы домой, в Петербург, он не мог не подумать, как сложилась бы его жизнь подле Елизаветы… Своего погибшего мужа она не любила, но истово его уважала, со временем став для всех образом смирения и благочестия.