В поисках императора - читать онлайн книгу. Автор: Роберто Пацци cтр.№ 23

Сейчас, когда Николай смотрел на сына Алексея во дворе, на качелях, которые ему смастерили лакей Трупп и повар Харитонов, он вспоминал тезку сына, «дядю Лёшу», и собственные к нему чувства. Тот всегда представлялся Николаю самым бесцветным из братьев отца; почему именно ему выпала судьба испытать любовь женщин?

Николаю казалось, что любовное влечение – это чувство, которое дано испытывать другим, что он должен выучиться ему, как некому искусству, которого пока не понимал до конца. Он очень огорчался, когда брак кого-то из родственников распадался и ему как главе семьи приходилось давать разрешение на развод. Нет, он не был моралистом, но он действительно испытывал острое разочарование, потому что верил в слова «яже Бог спряже, человек да не разлучает», которые скрепляют жизни двух людей во время обряда венчания. Что касается собственного брака, то для него литургический союз на небесах был превыше даже любви.

Алексей слез с качелей и двинулся вглубь сада. Николай не терял его из виду. Он знал, что сын начинает игру, в которой ему не нужны товарищи. Николай спустился со второго этажа, чтобы самому присмотреть за сыном и отпустить доктора и камердинера, которые обычно сопровождали мальчика. Алексей начинал игру в путешествия, и все страны: Англия, Италия, Франция и, неизвестно почему, Исландия – были у него давно и четко обозначены. Скамейки Ипатьевского сада превращались в самые красивые города Европы. Аллейка на север, туда, к гранатовому дереву, где всегда царила тень, – это была Исландия, холодный остров в Атлантике. Франция была там, где ворота. Нужно почаще наносить туда визиты, думал Алексей, направляясь к запретной зоне. «А теперь вернемся в нашу Исландию», – сказал он сам себе, оглядываясь, не следит ли кто за ним из дома. И двинулся в самое долгое из своих путешествий, на север, до самого гранатового дерева, откуда обычно его и вытаскивал кто-нибудь из родных. Вот и Рейкьявик, где нет никакого короля. Король Дании туда не приезжает, потому что там слишком холодно. Там только высокие горы да вулканы.

– Если бы я о тебе не помнил, кто бы к тебе еще приехал в такую даль? Но я знаю, в один прекрасный день колдовство кончится, и ты проснешься, прекрасный заколдованный остров, я знаю, что я тебе нужен, чтобы поверить, что ты – самая прекрасная, самая большая, самая сильная страна в мире. Я сам женюсь на тебе, а мой дядя, король Дании, этого даже не заметит…

Алеша садился на теплую землю и, напевая что-то себе под нос, острым камешком принимался чертить прямо на дороге контур обожаемого острова, который превращался в девичье лицо. Ему казалось, что прекрасная девушка подходит к нему легкими шагами, словно не замечая его, не обращая внимания на фигурку, сидящую на земле. Ее ладони сложены вместе, как бутон, закрывшийся к вечеру, а волосы распущены. Алеше не хватало красок, его «кисть» – острый придорожный камешек – была несовершенна и не могла передать то, что хотелось. Потом он уничтожал свой рисунок, сравнивая его с придорожной пылью и запевая новую песню. Иногда, раздражаясь на неповоротливый камень, он выбрасывал его в кусты и искал себе новый, а иногда помогал себе пальцем. Когда какая-нибудь из сестер подходила слишком близко, он злился и краснел. «Не смотри, у меня не получилось!» – прогонял он ее и переделывал рисунок снова.

– Ники, мне кажется, что Алеша слишком часто разговаривает сам с собой. В Тобольске он, по крайней мере, мог играть с солдатами, а теперь он постоянно один, – заметила Аликс.

– Он ребенок, ему еще и четырнадцати нет, пусть играет, как ему хочется, давай оставим его в покое, – отвечал Николай, которому поведение сына казалось совершенно нормальным. Ему тоже хотелось узнать, что это за игра, которую его сын предпочитает всем прочим, что за видения являются к нему в саду. Однажды сын пришел к Николаю, чтобы узнать, где находятся Фолклендские острова, – он увидел это название в английской газете доктора. Николай ответил, что они находятся в Атлантическом океане, там живет тысяча человек и правит английский губернатор.

– Это не те острова, ты ошибаешься; у них такое красивое имя… – И Алексей добавил их к своей садовой карте.

Как-то утром всю семью разбудили охранники, во все горло распевавшие непотребные частушки, в которых упоминались и царица, и великие княжны. Николай собрал детей, жену и всех верных своих слуг и, открыв молитвенник, подаренный ему в детстве отцом, громко запел гимн, который всегда пели они в Пасху. Сначала запела Ольга, потом к хору присоединились Татьяна, Мария, Анастасия, Алексей, Демидова, Харитонов, Тр упп, поваренок Леонид, доктор и наконец сама Аликс. Они пели, когда в комнату ворвался, как буря, Юровский с криком, чтобы они прекратили демонстрацию.

Николай твердо, заранее приготовленными фразами, напомнил тому о международных соглашениях Красного Креста о политических заключенных, но тут же пожалел о том, что сам напомнил этому отвратительному человеку о его безграничной власти над их семьей. Он послушался совета Аликс, и теперь ему казалось, что этот бой он проиграл. «Я не умею быть дипломатом, не умею защищать себя, я никогда ничего подобного в жизни не делал, и сейчас уже поздно учиться. Я начал петь гимн, и это их остановило».

Он вспомнил о смертных приговорах, которые выносились от его имени, от имени царя всея Руси Николая II; ни один из них не лежал грузом на его совести. Это были необходимые акты власти, которая должна не только одаривать милостью, но и карать, как это изображено на великой фреске Микеланджело в Риме, в городе, который он так мечтал увидеть, но так и не увидел во время своего путешествия по Италии в октябре 1909, когда события внутри этой страны не позволили ему добраться до ее столицы. Еще в детстве его наставники рассказали ему, что именно там, у ног нагого Христа, который зло отделяет от добра, выбирают ведомые Святым Духом европейцы их последнего абсолютного монарха, Папу римского. Николай мечтал поговорить с этим человеком, чтобы понять, почему на юге Европы с такой легкостью отказываются от власти, священнейшей и важнейшей из всех человеческих сил, считая ее привилегией загробного мира.

Он хотел попросить Папу развязать этот узел противоречий: почему там и только там, в иной жизни, должно принимать жест Христа, его длань, которая отделяет добрых от злых, а в этом мире должно притворяться. Католическая религия была слишком милостивой к демократическим правлениям, она благословляла их и она еще пожалеет об этом.

Эта фигура из «Страшного Суда» Микеланджело непреодолимо влекла его – один из про́клятых слева от Христа (каждый раз, когда Николай вспоминал его, он переставал понимать, какая стороны была правой, а какая левой), прямо под апостолом Варфоломеем с собственной содранной кожей. Присевший грешник рукой прикрывал один глаз. Ни на одной из русских икон Николай не находил у отверженных Христом подобного выражения лица. Русские про́клятые никогда не казались удивленными, они были убеждены в своей греховности, с детства приученные к такой мысли. Может быть, и им, царем, подготовленные. Та м, в Европе, в Риме, этот черный безумный взгляд, это прозрение вечности между двумя взмахами ресниц, шло из души, словно никогда не слыхавшей о Боге. Никто на той земле не приготовил его душу к суду; короли, помазанные Папой на царство, обманывали его.