Прошло дней десять. Нардо садился за стол вместе с Сабиной и остальными подопечными в основном в обеденное время, потому что очень часто по вечерам был занят «охотой на преследователей». Хорошо готовить он не умел, как и положено «голой обезьяне мужского пола», но всегда находилась какая-нибудь женщина из тех, кто был с плитой на «ты». Несколько раз и Сабина приложила к этому руку.
Постепенно она убедила себя, что Нардо относится к ней по-особенному, хотя на самом деле они никогда не бросались в страстные изъявления чувств, разве что порой обнимались. Ей казалось, что он ищет ее глазами среди остальных и при каждом удобном случае старается мимоходом коснуться ее или слегка погладить. Прикосновения были очень осторожны, но всякий раз наполняли ее энергией. Впрочем, контакты отличались просто какой-то трагической эфемерностью, ибо проходило несколько мгновений — и Нардо уже либо оборачивался к какой-нибудь из своих подопечных, либо отвечал на полученное сообщение, либо мчался вниз в лечебный кабинет или на срочный вызов неизвестно куда и неизвестно к кому.
Но бывали моменты — по счастью, довольно редкие, поскольку подопечные обычно задерживались в доме не дольше пары дней, — когда по утонченной, чисто женской игре взглядов своих соседок у Сабины возникало впечатление, что она находится на территории восточного гарема тысячелетней давности. Это открытие — в сущности, достаточно тревожное — постепенно начало ее забавлять. Причин было две. Прежде всего, Нардо как-то изловчался в тесном женском окружении заниматься своим ремеслом с той же раскованностью, с какой Диего Марадона пасовал и дриблинговал апельсином в телевизионной студии. Он не был жуиром в классическом понимании этого слова, хотя некоторые подруги попросту называли его «волокитой». Он казался, да и был человеком, который, по какой-то непонятной причине, посвятил свою жизнь защите жертв одной из самых отвратительных разновидностей насилия. И, надо сказать, делал свое дело со страстью и самоотдачей, а главное — успешно. Он обладал прочностью гранита, но умел быть нежным, умел понимать и сопереживать. Этот дар отражался в его глазах, и он непрестанно передавал его в неуловимых посланиях тем женщинам, которым пришлось особенно несладко. И женщины не могли, а может, и не хотели противиться его посланиям. Сабина помнила, как ощутила эту власть, эту мощную энергетику, едва взглянув на него тогда в комиссариате. Но она и подумать не могла, что обнаружится за всем этим.
Вторая причина несла в себе неожиданное и в какой-то мере запретное удовлетворение: ощутив себя по определению частью гарема, Сабина все больше убеждалась, что в борьбе за то, чтобы стать фавориткой султана, ее позиция самая сильная.
А султан за все это время относительного спокойствия в доме Баджо всего несколько раз, и всегда в присутствии остальных, отзывал фаворитку в сторонку на несколько минут, чтобы узнать, нет ли новостей. Прошло время, и он разрешил ей все дольше держать мобильник включенным и подсоединенным к вай-фаю, взяв с нее обещание, что она не будет отвечать, не посоветовавшись с ним. Но постепенно они поняли, что Роберто, даже «разблокированный» и имеющий возможность в любой момент с ней соединиться, был сильно выбит из колеи ее ночным сообщением. Эсэмэски от посетителей городских бань резко сократились, и Сабина попросила разрешения заехать домой, чтобы полить цветы и проверить, всё ли там в порядке. Такое разрешение она получила и отправилась домой на общественном транспорте, благо в Париоли ходили автобусы и метро. Выйти на улицу и подышать воздухом, хоть и ужасно грязным, доставило ей большое удовольствие. А когда Сабина обнаружила, что дома всё в порядке и теперь можно спокойно передвигаться по городу, не замечая по ходу никаких опасностей, она и вовсе успокоилась. Нардо посоветовал ей зарегистрироваться в службе каршеринга. Раньше она ленилась этим заняться, а теперь обнаружила, что это очень удобно, если нужно съездить туда, где не ходит городской транспорт. Покупать другую машину ей не хотелось — по крайней мере, сейчас.
Спустя десять дней после того, как сгорел ее автомобиль, Сабине позвонил Нардо. Она как раз зашла в магазин, чтобы хоть что-то положить в свой давно пустующий холодильник, в перспективе скоро вернуться домой. Нардо попросил ее подтвердить, собирается ли она сегодня ночевать в его доме, и сказал, что им надо поговорить. Сабина подтвердила и к вечеру уже была на месте.
Она смотрела телевизор вместе с единственной оставшейся соседкой, с которой случайно столкнулась еще в день своего первого визита к Нардо. Девушка была вся в татуировках, с мрачным взглядом и порванным ухом. Нардо вошел тихо, стараясь никому не помешать, хотя и пришел к себе домой, и Сабина ему улыбнулась. Он улыбнулся в ответ и издалека подарил ей часть своей огромной жизненной энергии, которую не мог сдержать, даже если хотел, даже если очень устал.
Он подошел, не скрывая раны на левой скуле, видимо, полученной в драке. Но рана его не волновала; он нежно поцеловал девушку с татуировками, Розанну, и с восторгом приложился к щеке своей фаворитки. Сабина ощутила мускусный запах вспотевшего мужчины, которому пришлось побегать и с кем-то подраться, и без всяких сомнений разрешила себя поцеловать. Она не стала спрашивать, что случилось, понимая, что просто очередной неисправимый преследователь получил лечебную процедуру, которая навсегда решит проблемы одной из клиенток фирмы Баджо. Тот, кто получил процедуру, заслужил ее. Сабина в этом не сомневалась, и ее инстинкт полицейского, когда-то связанный с другими принципами, такими, как законность во что бы то ни стало, на этот раз предпочел не высовываться.
Обе женщины, взволнованные приходом хозяина дома, старались делать вид, что ничего не происходит, и продолжали смотреть телевизор, пока Нардо принимал душ, обрабатывал рану и аккуратно подстригал бороду электробритвой. Сабина вовсе не была уверена, что именно Розанна была причиной ночных подвигов Нардо, но, как ни странно, это ее больше не интересовало. Девушка коротко, с недомолвками рассказала ей свою историю, которая явно заслуживала самого пристального внимания Нардо, и даже более того.
Он вернулся через четверть часа, босиком, в тенниске и чистых шортах. В руке у него дымилась чашка с каким-то напитком, а сам он благоухал чистотой. Щека была заклеена пластырем, и он не отказал себе в удовольствии немного пригладить гелем волосы, несмотря на то, что было уже очень поздно. Вся усталость очередного дня охоты, казалось, слетела с него, и он снова был готов принять любой вызов. Он попросил у дам разрешения выключить телевизор, достал виниловую пластинку «Битлз» Abbey Road, которой очень дорожил, — еще той самой эпохи, в «родной» записи 1969 года, — и поставил ее, чуть убавив звук. Потом повернулся к Розанне.
— Розанна, завтра у тебя будет очень важный день, почему ты до сих пор не спишь?
— Ты прав, Нардо, но я волнуюсь, потому и не могу заснуть.
— Понимаю. Я тебе приготовил ромашковый чай, а еще советую принять снотворное. Поверь мне, будешь спать, как младенец, а назавтра встанешь бодрой и готовой к подвигам.
— Нардо, ты же знаешь, что я и дерьмо съем, если ты попросишь.
Все трое рассмеялись. Розанна умело манипулировала своей врожденной вульгарностью и часто казалась смешной и циничной, что свойственно людям очень умным. Она взяла белую таблетку, которую ей протянул Нардо, и сразу ее проглотила. Потом помахала им рукой и исчезла в своей комнате, оставив за собой еле заметный след дымящегося ромашкового чая.