— Молодец, получаешь повышение по службе. Возможно, подогретый твоим молчанием, которое совсем не всегда помогает разрешить проблему, он надавил на какую-то кнопочку, из-за чего я усомнился в его психическом здоровье. У него есть жена, есть ребенок, вот-вот родится еще один, у него завидное положение, он может иметь практически любую женщину, какую только пожелает. И все это поставить на кон только из-за того, что твоя любовница бросила тебя, обнаружив, что ты ее унизил? Не очень-то это вяжется со стандартным поведением голой обезьяны его породы. Так говорит мой опыт, и это меня тревожит.
— На самом деле и я встревожена.
— А у него были прецеденты? Я вот что имею в виду: известны ли тебе случаи в прошлом, когда он терял голову в сходной ситуации или проявлял неуравновешенность?
Сабина задумалась, склонив голову набок, как делают обезьяны, однако Нардо ей на это указывать не стал. Наконец она вспомнила:
— Со мной он никогда не проявлял насилия. Но однажды рассказывал, что в юности у него случился бурный роман с одной девушкой, которая была помолвлена. Она ему изменила, и он «больше никогда ее не видел». Он так и сказал, слово в слово.
— Ясно. Однако многие мои клиентки говорили, что при разрыве отношений, изменах и прочих изменениях реакция, хотя бы минимальная, не только оправдана, она обязательна! Накануне мы гуляем рука в руке, обсуждаем отпуск на море с будущими детишками, а на следующий день ты сообщаешь мне, что уходишь к другому или к другой, и желаешь всяческих благ… И если я не потребую объяснений, не затопаю ногами, то и вправду окажусь животным. Как думаешь?
— Конечно…
— Не случайно преступление называется «акт преследования» и наказуемо только в том случае, когда перейдены определенные границы.
— Насколько я знаю, ту девушку Роберто тоже прогнал…
— Вот оно что. Это плохо… это не отменяет моих сомнений, но в любом случае это ценная информация. Посмотрим, как он отреагирует на послание, если вообще отреагирует.
— Думаешь, может не ответить?
— Может. Ведь мы же можем предположить и даже допустить, что все гадости в твой адрес — его рук дело. У нас, правда, нет доказательств, кроме того букета роз, присланного издалека…
Сабина не услышала последних слов этой фразы, настолько поразило ее болезненное подозрение. Она немного помолчала. Инстинкт велел ей ничего не говорить, но она не смогла удержаться и с напряженной улыбкой бросила:
— Неужели нельзя просто понять, что мы действительно любили друг друга?
Нардо резко выдохнул. Он ничего не сказал, только, с трудом сдерживаясь, слегка покачал головой. У Сабины возникло ощущение, что от этой фразы у него опустились руки, что она все разрушила, свела на нет весь долгий путь, пройденный учителем с самозабвенной страстью. Она вдруг почувствовала себя глупой девчонкой и вытаращила глаза, силясь найти хоть какой-то способ все исправить.
Об этом позаботился он, как всегда, первым сделав шаг вперед:
— Ты устала, Сабина. Иди-ка спать. А я разложу по местам кое-какие бумаги и тоже лягу. На завтра у меня назначено много встреч, я должен быть в форме.
— Прости меня, я сказала полную чушь.
— Тебе вовсе не надо извиняться, и мне не нужны извинения, поверь. Хочешь прийти со мной к согласию? Тогда исключи из своего лексикона это слово.
— Любовь? Но почему?
— Это долгий разговор, я тебе об этом пока ничего не говорил. Мы с тобой только начали работать и оба очень устали. Нет смысла обсуждать это сегодня. Иди, тебе нужно отдохнуть.
— Послание сработает, Нардо?
— А ты хочешь, чтобы сработало?
— Да, хочу.
— Значит, сработает.
* * *
И сработало. Следующие дни Сабина провела в доме своего защитника, но общалась с ним редко, потому что по утрам он был очень занят массажем шиацу, а остальное время дня посвящал помощи попавшим в беду женщинам. Комнаты, где они обитали, располагались рядом с его комнатой. Все они были разного возраста и приехали из разных мест, некоторые даже с детьми. Вечерами они вместе с Сабиной подолгу сидели на диване верхнего этажа и секретничали друг с другом, дожидаясь либо новостей, либо неожиданного вторжения хозяина дома. Во многих страданиях и тревогах этих измученных душ Сабина узнавала свои собственные и замечала, что за эти несколько дней ее подход к преследованиям, до сей поры профессионально отстраненный, полностью изменился. По вине Нардо — а может, благодаря ему — к ней вернулось сочувствие к жертвам, с которыми он работал. Она начала плакать вместе с ними, держать их за руки, обнимать и не раз спрашивала себя, смогла бы она теперь заново воздвигнуть между ними и собой тот необходимый профессиональный барьер, который называется отчуждением.
Со временем Сабина поняла, что все обитательницы дома Нардо были жертвами в буквальном смысле этого слова, и со стороны их бывших мужей или любовников им угрожала реальная серьезная опасность. В случаях же, когда предполагаемые жертвы преследований используют полицию и карабинеров, исключительно чтобы насолить своим бывшим и ускорить разрыв с ними, для них здесь просто-напросто не находится места. И в этом еще одно большое профессиональное преимущество Нардо: он может выбирать себе клиентов, чего полиция, разумеется, никогда делать не сможет. Эти женщины, так же как и все остальные, кто общался с ним только по телефону, буквально вися на губах у своего заступника, скрупулезно, с каким-то исступлением выполняли его указания и доходили до того, что мифологизировали своего героя, как фанаты — какую-нибудь рок-звезду. Наблюдая, с каким бескорыстием Нардо наставляет своих подопечных, Сабина ловила себя на том, что с каждым днем этот человек очаровывает ее все больше: притягательный, решительный, всегда изысканно вежливый и, как никто другой, уверенный в себе. Со временем она начала чувствовать себя в какой-то мере уязвленной его ночными визитами к другим подопечным. Он не делал из этого секретов ни для нее, ни для других, кто не пользовался такой благосклонностью. Для него это было нормой, как с Кирой или бог знает со сколькими еще, не сумевшими устоять против его обаяния. А может, дело обстояло проще: таким образом они старались отблагодарить его пропорционально тому, что он делал для них. А его помощь была редкостной, неоплатной, и ни один официальный профессионал, будь он мужчина или женщина, не смог бы ее оказать. Для них для всех Нардо становился домом и защитой, ободрением и заботой, а главное — конкретным и реальным разрешением всех проблем. Поэтому он занимался любовью со всеми подопечными, кто его об этом просил, словно это было самым естественным делом в мире. Судя по звукам, которые прорывались сквозь закрытые двери, перекрывая музыкальный фон, он предавался этому занятию со страстью. И его не интересовало, молоды они или слегка увяли: его отношение к ним держало самую высокую планку, далекую от стандартов поведения, и была в этом какая-то непостижимая трансцендентность. Большинство его подопечных эмоционально всё еще оставались втянуты в орбиты взаимоотношений с бывшим спутником или — и таких случаев было немало — с тем, кто его заменил. И это придавало особый аромат атмосфере, которой дышал весь дом и которую создавали действительно редкие и необычные взаимоотношения одного мужчины со многими женщинами, такими разными и очень похожими друг на друга. С ним их связывала какая-то нутряная связь, которая со временем ослабевала, когда отпадала надобность постоянно восстанавливать привычные эмоциональные отношения.