Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации (c 1470 года до наших дней) - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Плохий cтр.№ 63

Культурный компонент политики коренизации призывал содействовать национальным языкам и культурам: началось с поддержки образования, издательского дела и театральных представлений на национальных языках, а закончилось обязательной “украинизацией”, “белорусизацией” и прочими “-зациями” партии и правительственного аппарата, сначала на местном уровне, затем в крупных городах и столицах. Меры эти были призваны укоренить новый советский режим на нерусской периферии бывшей Российской империи.

Сталин защищал программу коренизации не только потому, что разделял ленинские убеждения. С политической точки зрения привлечение местных кадров было самым очевидным способом преодолеть враждебность со стороны представителей нерусских народов, с которой большевики столкнулись во время Гражданской войны, и смягчить централизованность структуры большевистской партии. По условиям союзного договора формально независимым государствам, например Украине и Белоруссии, предстояло отказаться от ключевых политических функций, в том числе обороны и внешней политики. В качестве компенсации была увеличена доля местных представителей в республиканских партийных комитетах. Одновременно национальные языки должны были активнее использоваться в административной, образовательной и прочих сферах жизни общества.

Более того, Сталину нужна была поддержка республиканских кадров в борьбе за власть в Москве, и политика коренизации обеспечивала такую поддержку. В его зоне ответственности были кадровые вопросы, и он находился в идеальном положении, чтобы формировать вокруг себя круг лично обязанных ему представителей местных элит и рассчитывать на их лояльность в схватке с многочисленными соперниками по Политбюро, среди которых были Лев Троцкий, Лев Каменев и Григорий Зиновьев.

Самой важной нерусской республикой в политических расчетах Сталина была Украина. Пока русские “владели” Всесоюзной коммунистической партией, которая до 1925 года называлась Российской Коммунистической партией (большевиков), украинские коммунисты сформировали самую крупную “автономную” партийную организацию в стране. До 1923 года главой украинского правительства был Христиан Раковский, союзник Троцкого, использовавший стремление Украины к автономии, чтобы поставить под сомнение положение Сталина во властном центре. Весной 1923 года, когда Раковского вывели из игры на XII съезде РКП (б) и вскоре отправили послом в Лондон, Сталин приложил немало усилий, чтобы завоевать симпатии украинских большевиков. В апреле 1925 года он поставил Лазаря Кагановича, еврея родом с Украины и своего преданного помощника, во главе украинской партийной организации.

Период после XII съезда РКП (б) на Украине получил название “декретной украинизации”: власти издавали один декрет за другим, требуя стремительной украинизации образования, культуры, правительственного аппарата. И если в средствах массовой информации и в издательском деле переход с русского на украинский произошел быстро, то в административных учреждениях инициатива встретила много препятствий. Сроки реализации проекта сдвигались снова и снова, а аппарат все не желал переходить на украинский язык. Этому противились и сами члены партии, а там на 1924 год было 45 % русских, зз % украинцев и 14 % евреев.

Дмитрий Лебедь, второй секретарь ЦК Компартии Украины, выдвинул теорию о противоборстве двух культур. Он считал русский язык и русскую культуру атрибутами города и тем самым – рабочего класса, а украинский язык и украинскую культуру – атрибутами деревни. В конфликте двух этих культур, утверждал Лебедь, коммунисты должны быть на стороне пролетариата, а не мелкой буржуазии и крестьянства. И хотя Лебедю пришлось воздерживаться от популяризации своей теории накануне XII съезда РКП (б), который принял политику коренизации, его взгляды были широко распространены среди партийного руководства.

В декабре 1925 года, во время пребывания в Киеве, Василий Шульгин мог увидеть первые итоги “декретной украинизации” своими глазами. Знаки новой политики были везде. До революции бульвар, ведущий к железнодорожному вокзалу, назывался Бибиковским, в честь Дмитрия Бибикова, киевского генерал-губернатора с 1837 по 1852 год. Теперь он получил имя Тараса Шевченко – в честь поэта, арестованного в Киеве в 1847 году, во время губернаторства Бибикова. От памятника русскому графу Алексею Бобринскому, основателю сахарного производства в Киевской губернии, осталось лишь основание, на котором теперь стояла пирамида с надписью на украинском – она увековечила годовщину Октябрьской революции. Вывески на магазинах и государственных учреждениях тоже были на украинском.

Не меньше тревожило Шульгина и то, что его давний соперник, Михаил Грушевский, лидер революции 1917 года на Украине, вернулся в Киев из Центральной Европы после многолетнего изгнания. И если Шульгин приехал в Киев инкогнито, под именем Эдварда Шмидта, то Грушевский жил открыто, большевистская власть радушно его приветствовала, а сам он занял видный пост во Всеукраинской академии наук. Шульгин побывал на том месте в Киеве, где когда-то стоял дом Грушевского. Дом сгорел от попавшего в него снаряда в январе 1918 года. “Но и это время прошло, – писал Шульгин в путевых заметках. – А добродий Михайло? Благоденствует. Жив, курилка… На долю самого Михайлы выпало «немножечко, столечко» республики, которая, правда, сожгла его дом, но сие только «по недоразумению»: это видно из того, что в настоящее время Грушевский помирился с СССР, вернулся в Киев и чернокнижным языком бормочет хвалу советской власти. Очевидно, за учреждение «украинской республики»”¹.

Находясь в Киеве, Шульгин заметил, что коренизация вызывала мощное сопротивление. Сев на поезд, идущий в Москву, он стал участником разговора о новой политике. “Ну да!.. Что вы хотите! Мои девочки должны знать такой язык, который был бы для чего-нибудь им нужен. Вы мне скажите, что они с этой мовой будут делать?!”² – бросила еврейка, уроженка Украины, ныне живущая в Москве. Шульгин радовался, слыша на улицах Киева русскую речь: в этом он видел знак провала не только проекта украинизации, но и самой власти большевиков, связавшей себя с этим проектом. Киев все так же в основном говорил по-русски, несмотря на впечатляющие усилия большевиков не только сменить названия и вывески в городах, но и ввести украинский в систему образования.

Недостаточный успех языковой украинизации городов, особенно среди этнических русских или в значительной степени обрусевшего рабочего класса, очень волновал Александра Шумского, бывшего члена фракции боротьбистов в Украинской коммунистической партии. Шумский стал наркомом просвещения Украины в начале 1920-х годов. В 1925 году, через несколько месяцев после того, как Сталин назначил Лазаря Кагановича первым секретарем ЦК Компартии Украины, Шумский обратился к Сталину с просьбой начать украинизацию рабочего класса и сменить Кагановича на Власа Чубаря, этнического украинца, в то время возглавлявшего правительство республики. Шумского совершенно не устраивал темп кампании украинизации, он настаивал, чтобы Каганович расширил ее не только на партийный и правительственный аппараты, но и на рабочий класс. Шумский был в ужасе от того, что внушало оптимизм Василию Шульгину: вывески в Киеве были на украинском, многие газеты выходили на украинском – но почти все население говорило по-русски!