Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации (c 1470 года до наших дней) - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Плохий cтр.№ 65

Во многих случаях передача территорий совершалась не только без ведома местного населения, но даже против его воли. Многие жители на востоке Белоруссии связывали себя с Россией и русской идентичностью, следуя традиции антипольского проекта по созданию единой имперской нации. Руководство Витебского губ кома РКП (б) докладывало в Москву:

… Население Витебской губ. утратило бытовые белорусские черты, и белорусский язык не знаком большинству населения губернии, за исключением одиночек-стариков; таким образом, присоединение губернии к Белоруссии, неизбежно требующее проведения политики в сторону белорусификации, поведет к болезненной ломке в крестьянском населении, которое к вопросу о присоединении относится отрицательно⁶.

Если же говорить о внешнеполитических расчетах Москвы, то советско-белорусский проект никогда не был чисто оборонительным. В нем был сильный наступательный компонент – и касался он белорусских земель, вошедших в состав Польши по Рижскому договору. Как и в случае с Советской Украиной, большевики хотели представить Советскую Беларусь как маяк национального возрождения, чтобы привлечь белорусов с польской стороны границы. Политику белорусизации впервые внесли в партийную повестку дня в начале 1921 года, за несколько месяцев до подписания Рижского договора. В январе того же года группа из 32 белорусских коммунистов опубликовала призыв объединить белорусские земли в одно социалистическое государство и требовала всесторонней белорусизации образовательной и культурной жизни республики. На тот момент официальными языками республики были объявлены белорусский, русский, польский и идиш. Белорусский получил приоритет как язык самой большой в республике национальности, узаконившей создание и существование советского белорусского государства.

XII съезд РКП (б), прошедший в апреле 1923 года, усилил культурную белорусизацию, объявив коренизацию официальной политикой партии. Ключевой фигурой в кампании белорусизации был Всеволод Игнатовский, бывший член Белорусской партии социалистов-революционеров. Он вступил в партию большевиков в 1919 году, в 1920-м стал народным комиссаром просвещения Советской Белоруссии, с 1924 по 1926 год возглавлял отдел пропаганды в ЦК Компартии Белоруссии, а с 1928 года занимал пост президента Академии наук Белорусской ССР. Карьера Игнатовского до большевизма почти не отличалась от карьеры его украинского коллеги Александра Шумского, который также принадлежал к левому крылу партии эсеров и был одним из ведущих национал-коммунистов.

Белорусизация, продвигаемая Игнатовским и его союзниками среди белорусских национал-коммунистов, была похожа на украинизацию в соседней республике. И там, и там в институты нового режима привлекались местные кадры более успешно, чем происходило культурное “обращение” русскоязычного городского населения. С 1922 по 1927 год число этнических белорусов в Компартии Белоруссии увеличилось более чем в три раза. В значительной мере на белорусский и другие местные языки переходила официальная пропаганда. В 1927 году на белорусском начала выходить главная газета местных большевиков. Но белорусский язык и культура не стали главенствующими в печати: из девяти газет, издаваемых в то время в республике, четыре выпускались на русском, три – на белорусском и по одной на польском и идиш.

Сторонники коренизации и языковой белорусизации столкнулись с серьезными трудностями при осуществлении своих планов. Они касались не только рабочего класса и госаппарата, но и системы образования. Проблема была в том, что в городах было мало белорусов и людей, говоривших на белорусском языке. В 1922 году в белорусских университетах 60 % от всех студентов составляли евреи, а белорусы – только 31 %. Партийные чиновники решили улучшить языковую статистику, исключив студентов, не знавших белорусский язык, и увеличили число этнических белорусов среди студентов примерно до 60 %. Эта позитивная дискриминация белорусов означала негативную дискриминацию евреев, составлявших от 40 до 60 % городского населения Белоруссии и соответственно представленных в системе высшего образования. Насаждение белорусского языка вкупе с энергичной поддержкой студентов-белорусов, в большинстве своем приехавших из сельской местности, вызывали негативное отношение горожан, значительная часть которых изначально сомневалась в белорусском проекте.

В 1920-е годы, как и в эпоху революции, национальная политика правительства на западных окраинах бывшей империи определялась в основном как ответ на угрозу, исходящую от поляков. Но было и существенное отличие: если до 1917 года местное население мобилизовали против этой угрозы под знаменем русского имперского национализма, то теперь мобилизующей силой были силы украинского и белорусского национализма. Стратегии центральных властей предстояло сделать новый виток в конце 1920-х – начале 1930-х годов, когда местный национализм был отодвинут и частично заменен вариантом уже не имперского, а великорусского национализма.

В декабре 1925 года в одной из бесед с советскими противниками коренизации Василий Шульгин предложил общественно приемлемый и эффективный способ противодействовать этой политике. Шульгин позже вспоминал:

Я говорил о том, что на пути к интернационалу лежит деление на мелкие народности. Что чем большее количество людей и чем большая территория занята одним языком, тем легче переход к интернационализму. Что хотя временно партия согласилась на образование самостоятельных республик, в которой каждой предоставляется говорить своим языком, но это вовсе не есть идеальное положение, и что поэтому каждый истинный коммунист должен стараться восстановить бытовое господство русского языка, как главнейшего на всем пространстве СССР⁷.

Эту позицию в той или иной мере поддерживали многие партийные чиновники, выступавшие против коренизации. Национальный вопрос набирал вес во внутрипартийной борьбе, когда Григорий Зиновьев, лидер левой оппозиции, выступил против Сталина и его сторонников, обвинив их в том, что те слишком увлеклись украинизацией. Под покровительством Сталина коренизация в целом и украинизация в частности продолжались прежним темпом. Ни в 1925-м, ни в 1926 году политика не менялась. Не было и переоценки опасности великодержавного шовинизма по сравнению с местным национализмом – первый так и считался главной угрозой. Но спустя несколько лет политика начала меняться – все больше в соответствии с линией Зиновьева, критиковавшего коренизацию, чем Сталина, защищавшего ее. По иронии судьбы, изменения начались, как только Сталин устранил Зиновьева как политического соперника. Осенью 1927 года Зиновьев был исключен из партии одновременно с Троцким, Каменевым и их сторонниками по обвинению в антипартийной деятельности. В 1928 году Кагановича отозвали с Украины. Сталин счел, что благодаря усилиям Кагановича украинизация уже достигла своей цели.

Победа Сталина над противниками в Политбюро означала, что в будущем он не будет так же сильно нуждаться в поддержке национальных республик – а значит, уже незачем было потакать их руководителям новыми уступками в национальном вопросе. ГПУ приказали подготовить первый крупный судебный процесс над представителями дореволюционной интеллигенции, так называемыми “сменовеховцами”. Это были опытные специалисты, в основном национально ориентированные, которые использовали движение коренизации, чтобы влиться в культурную и научную деятельность на благо своих народов. А Сталин и его новые назначенцы в республиках действовали осторожно, всеми силами пытались создать впечатление, что в национальной политике они не следуют по стопам недавно побежденной оппозиции. Но в реальности темпы коренизации были замедлены и открыт новый фронт борьбы с местным национализмом.