Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации (c 1470 года до наших дней) - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Плохий cтр.№ 29

Ноябрьское восстание вынудило правительство плотнее заняться униатским вопросом. Впервые он стал предметом обсуждения в прессе. Семашко понял, что замысел надо воплощать в жизнь без промедления. В 1832 году Николай одобрил предложение Семашко подчинить Грекокатолическую коллегию, уже независимую от Римско-католической, православному Святейшему Синоду. Но этого так и не произошло. Православные иерархи, опираясь на общественное мнение, предпочли “воссоединение” униатов отдельными приходами, а не всей униатской церковью. Раздосадованный Семашко просил принять в православие его самого. Но православные отцы убедили его не торопиться, заверив, что помогут ему готовить почву для будущего перехода всей униатской церкви.

Семашко удвоил усилия. Его программа сближения униатских приходов с православием шла рука об руку с их русификацией. Он напишет, что вела его одна мысль – “восприсоединение их [униатов] к прародительской грекороссийской церкви и к общему телу россиян”¹⁷. Епископ настоятельно убеждал приходских священников воздвигать в храмах иконостасы, как принято у восточных христиан (они исчезли из униатских церквей под западным влиянием), заменять старые богослужебные книги новыми (также церковнославянскими, но российской печати), отращивать бороду, как это принято у православных священников. Одновременно и русский язык начинал проникать в сферы, где раньше никогда не применялся. Сопротивление было велико, священникам куда привычнее был польский. По-польски они и переписывались с епископом. Даже сам Семашко терзался из-за недостаточного владения русским языком, хотя он считал себя более русским, чем многие носители этого языка.

Семашко распространял антипольские настроения среди священников (украинцев и белорусов), стремясь превратить их идентичность в русскую. В 1837 году он писал: “Чтобы разогреть униатское духовенство чувством русского духа, возобновлялась при всяком возможном случае память их русского происхождения, претерпенные ими от поляков угнетения и отеческое о них попечение русского правительства”¹⁸. По мнению архиерея, он достиг некоторого успеха: “Чуждая прежде мысль – гордиться именем и происхождением русского – ныне драгоценна для весьма значительной части под-”19 чиненного мне духовенства.

И все же епископа страшили трудности, с которыми сталкивался его проект. Православные иерархи смотрели на него с подозрением – ведь он противился индивидуальным переходам в православие, чем удерживал на плаву и униатскую церковь. Католические церковнослужители видели в нем заклятого врага. И даже та часть белого духовенства, в которой Семашко сумел пробудить память о “русских” корнях и которые симпатизировали епископу, сами были зажаты между католической шляхтой, единственной зажиточной прослойкой в деревне, и крестьянами, не желавшими никаких перемен. Епископ мог, однако, назначать или смещать приходских священников, устраняя тех, кто противился его политике. Так его оппоненты лишались средств к существованию. Он весьма широко пользовался своим правом, работал совместно с местными чиновниками и полицией, уничтожая сопротивление среди духовенства. Он был фанатично предан своей идее, не испытывал ни сомнений, ни сожалений и пользовался полной поддержкой светских властей.

К середине 1830-х годов Николай I и его правительство приступили к решительным действиям для достижения конечной цели – упразднению униатской церкви. В 1835 году Семашко пригласили в секретный комитет по объединению церквей. Через два года осуществилась его идея, одобренная царем еще в 1832 году, – подчинение грекокатоликов обер-прокурору Синода. Вскоре умерли два противника воссоединения: престарелый митрополит Иосафат Булгак и епископ Иосафат Жарский. Семашко теперь возглавил управление униатской церковью, ничто уже не мешало воплотить в жизнь его давнюю мечту и привести паству к “русской вере”.

При поддержке светских властей и православных иерархов Иосиф созвал униатское духовенство на объединительный собор. Предполагалось, что собор утвердит воззвание к Николаю, проект которого составил епископ Иосиф: “С отторжением в смутные времена русских областей Литвою и последовательным присоединением оных к Польше, обитающие в них русские православные подверглись тяжкому испытанию… С того времени народ сей, разъединенный с общей массою русских, подвергнут был постоянно всем ухищрениям политики фанатизма, чтобы сделать оный чуждый России…”²⁰ В заключение говорилось: “Полтора миллиона униатов, русских по языку и происхождению, остались бы навсегда в положении, колеблемом переменчивостью обстоятельств, и чуждые несколько общей массе собственных собратий россиян”²¹.

Открыли собор в феврале 1839 года в Полоцке, на родине влиятельного российского западника XVII века Симеона Полоцкого. Перед тем Семашко, опираясь на мощь государственного аппарата, получил от 1305 униатских священников письменное согласие перейти в православие. Несмотря на давление (аресты, высылки и т. д.) на тех грекокатоликов, кто не хотел вернуться в лоно церкви-матери, 593 священника и монаха отказались подписать такое согласие. Для усмирения возможных крестьянских бунтов в Витебскую губернию прислали казачий полк. 12 февраля в Полоцке приняли Соборный акт и составленное тем же Семашко прошение на высочайшее имя – принять в имперскую церковь около 1600 приходов и около полутора миллионов прихожан. Епископ Иосиф отслужил в Софийском соборе православную литургию, а после отвез документы в Петербург. Святейший Синод, конечно же, одобрил прошение с ликованием – пастыри были убеждены, что не только обращают униатов в православие, но и воссоединяют с собратьями утраченную часть народа. Синод подчеркивал, насколько “ныне вожделенно скрепление вновь древнего и прерванного союза и восстановление совершенного единства” с недавними грекокатоликами, “от веков” соединенными “с нами единством рода, отечества, языка, веры, богослужения, священноначалия”²².

Николай I увековечил событие в духе Екатерины II – была выпущена особая медаль. Часть надписи напоминала о словах царицы, отчеканенных на медали по случаю второго раздела Речи Посполитой: “Отторгнутые насилием (1596) воссоединены любовию (1839)”. Подобно Екатерине, Николай боролся против польского восстания и стремился не допустить, чтобы к полякам присоединялись украинские и белорусские крестьяне, лучшим средством для этого полагая (как и Екатерина) обращение униатов в православие. С Другой стороны, в стратегии Николая наблюдалось важное новшество – он не просто возвращал земли, по его убеждению, издавна принадлежавшие династии Романовых, но и восстанавливал нарушенное единство русского народа. Православие, самодержавие и народность должны были, подпитывая друг друга, влить западные губернии в единую империю. Однако его успех скрывал разломы, которые в дальнейшем дадут о себе знать. Губернии, волей царя “воссоединенные любовью” с православием и русским народом под властью императора, вскоре поставят под сомнение образ нации, воплощенный в Соборном акте 1839 года.

Свадьбу назначили на воскресенье, 30 марта 1847 года, но за два дня до торжества к жениху нагрянула полиция, и его увезли в тюрьму. Молодые не знали, что венчания им ждать целых двадцать восемь лет. За решетку попал Николай Костомаров, 28-летний адъюнкт Киевского университета. Вечером 31 марта, на следующий день после несостоявшейся свадьбы, его отправили под конвоем в Санкт-Петербург. Приказ о его аресте пришел с самого верха. Его отдал граф Алексей Орлов, начальник Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии – органа политического сыска. В первые дни следствия он рапортовал цесаревичу, будущему Александру II. По делу проходил ряд украинских интеллигентов: чиновников, офицеров, преподавателей, студентов. Одного из них, Тараса Шевченко – художника и популярного украинского поэта – взяли 5 апреля при возвращении в Киев и также отправили в Петербург. Аресты продолжались, конвои везли в столицу все новых людей. Либеральная публика не знала, что и думать.