Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации (c 1470 года до наших дней) - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Плохий cтр.№ 26

Пестель желал дать Польше независимость, но русифицировать земли, присоединенные во время разделов Речи Посполитой. По мнению автора, их должен населять русский народ, который он определял как “славянское племя”, объединенное языком, верой и одним “гражданским состоянием” (сословным устройством). И делил его на пять групп: 1) россияне великорусских губерний; 2) малороссияне Черниговской и Полтавской губерний; 3) украинцы Харьковской и Курской губерний; 4) руснаки Киевской, Подольской и Волынской губерний; 5) белорусцы Витебской и Могилевской губерний⁶. (Пестель предполагал отдать Гродненскую, а также части Минской и Волынской губерний Польше, не причисляя, видимо, их обитателей к русскому народу.) На взгляд Пестеля, важнейшее различие между группами русского народа состояло в особом административно-правовом устройстве западных губерний. Этим пережиткам прошлого не суждена была долгая жизнь. “Русская правда” гласит: “А посему и постановляется правилом, чтобы всех жителей, населяющих губернии Витебскую, Могилевскую, Черниговскую, Полтавскую, Курскую, Харьковскую, Киевскую, Подольскую и Волынскую, истинными россиянами почитать и от сих последних никакими особыми названиями не отделять”⁷.

Сливать воедино “истинных россиян” Павла Пестеля после неудач декабристов и Ноябрьского восстания выпало Сергею Уварову, министру просвещения при Николае I. Мнения Уварова и Пестеля сходились в отношении к восточнославянскому населению западных провинций как к русским. Но Уваров не разделял мнения Пестеля о том, что различия между ними лишь управленческие. Вероятно, он понимал, что они куда глубже, имеют культурную природу и могут исчезнуть только со временем. И это потребует реализации правильной программы народного просвещения. В 1843 году министр писал императору: “…Слияние политическое не может иметь другого начала, кроме слияния морального и умственного. Эта мысль не новая; она принадлежала, от римлян до Наполеона, всем гениальным правителям, которые имели в виду соединить покоренные племена с племенем победителей, отнеся все свои труды и надежды к будущему поколению, а не к настоящему”⁸.

Не обещая царю скорых перемен, Уваров поступал разумно, и надежды свои он связывал с будущим. В западных губерниях министерство столкнулось с мощным препятствием в виде польского языка, истории и шляхетской культуры. Как и Пушкин, и Пестель, министр видел в польском вопросе не борьбу центра и окраины, полиэтничной империи и одного из ее народов, а конфликт двух наций – русской и польской. Конфликту этому суждено разрешиться в области образования.

Уже в 1831 году граф задумал найти историка, способного сформулировать историческое обоснование присоединения и русификации западных земель империи. Толчком послужило письмо в министерство просвещения от одного чиновника из Гродненской губернии. Тот призывал к “восстановлению истребляющегося прошедшего, направлению на путь истины… внедрению в сердца и умы юношества чувств братского единства”⁹. По его мнению, проблему народности в регионе можно было решить, включив его историю в общеимперский контекст. Лингвистической ассимиляции можно достигнуть преподаванием церковнославянского языка – единого литературного языка восточных славян в течение почти всего XVIII века.

Запрос на новое историописание Уваров воспринимал очень серьезно. Прошлое Западного края он оценивал почти так же, как Пестель. Предводитель декабристов писал, что бывшие восточные воеводства Речи Посполитой “принадлежали России в старинные времена и от оной в те злополучные обстоятельства отторгнуты были”¹⁰. И далее: “Присоединив оные опять к своему составу [при Екатерине]… возвратила себе Россия древнее свое достояние, тем более для нее близкое, что колыбелью Российского государства могут быть почтены в северной стороне Новгород с окружающими его губерниями, а в южной стороне – Киев с губерниями Черниговскою, Киевскою, Полтавскою, Подольскою и Волынскою, сим древнейшим средоточием Российского государства”¹¹.

Эти доводы продолжали традицию, заложенную Екатериной и князем Безбородко после второго раздела Речи Посполитой. Но при либеральном Александре I она уже подвергалась критике. Именно в его царствование против этатизма Николая Карамзина, автора “Истории государства Российского”, выступили польские и русские историки, адепты национального начала. Николай Полевой, в то время – один из наиболее заметных русских писателей и публицистов, с 1829 по 1833 год выпустил “Историю русского народа” в шести томах. Это был полемический ответ на многотомный труд Карамзина. Вызов государственнической концепции совпал с Ноябрьским восстанием, которое изменило историографическую повестку. Теперь следовало найти и убедительно показать “русское” национальное прошлое не только России, но и западных губерний.

За текстом, который связал бы воедино историю империи и Западного края, Уваров поначалу обратился к профессору истории Московского университета Михаилу Погодину. Тот с готовностью взялся осуществлять задуманное и обещал Уварову разбить польских историков не хуже фельдмаршала Паскевича, победившего польских мятежников. В ноябре 1834-го Погодин начал работу и через год завершил “Начертание русской истории для гимназий” (министр не раз уведомлял Николая I об успехах ученого). Но Погодин оказался слишком хорошим историком, чтобы неукоснительно отвечать инструкциям Уварова. В своей книге прошлое Северо-Восточной Руси, или России, он изобразил вполне отдельным от истории Юго-Западной Руси (Украины и Белоруссии), тем самым основная цель всего проекта оказалась не достигнута, не удалось увязать непрерывным историческим нарративом историю западных губерний и остальной империи. Уваров объяснил царю неудачу тем, что Погодин не знал, как взяться за совершенно новую для него задачу преподнести прошлое русских, литовских и польских земель в едином контексте.

Неудача Погодина не остановила Уварова. Он назначил премию в io тысяч рублей тому автору, который сумел бы ввести историю Западного края в русло общерусской истории. Затем министр попросил взяться за это нелегкое дело профессора, на этот раз петербургского, Николая Устрялова. Уже в декабре 1836 года Устрялов представил первый том “Русской истории”. В начале следующего года Уваров одобрил эту книгу в качестве учебника и рекомендовал всем учебным округам империи преподавать именно по ней. В 1839 году Устрялов составил краткое изложение своего четырехтомного труда, представленное царю ^[15]. Задача была выполнена, победу в конкурсе на лучший учебник истории присудили Устрялову.

Министра просвещения “Русская история” привлекла тем, что ее лейтмотивом автор сделал желание возвратить большую часть Киевской Руси, вероломно захваченную иноземцами. Устрялов писал: “Главным явлением истории Русского царства было постоянное развитие мысли о необходимости восстановить Русскую землю в тех пределах, кои имела она при Ярославе и около трех веков после него; из этого источника проистекали все наши споры с Польшею, Ливонским орденом и Швециею”¹². По мысли историка, Великое княжество Литовское было скорее династическим соперником Московского, а не национальным. Устрялов утверждал, что трения между литовскими правителями и их “русскими” подданными начались только с вмешательством поляков в XIV веке. Труд Устрялова выдержал 3 редакции и 26 изданий.