Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации (c 1470 года до наших дней) - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Плохий cтр.№ 25

Несмотря на консервативные намерения Уварова, он ввел в русский политический словарь понятие народности и тем проложил путь для европейского национализма. Если Феофан Прокопович, главный идеолог Петра I, отдавал предпочтение “отечеству”, то Уваров строил на фундаменте, заложенном еще “Синопсисом” 1674 года, в котором мы видим бенефис славено-российского “народа”. Каким значением наполнится на практике термин “народность”? Пока было не ясно. Не понимали этого слова точно ни граф, ни царь, которому тот адресовал свой доклад. Дебаты о народности и ее политическом смысле займут несколько десятилетий. Каковы пределы русской нации? Хватит ли подданному верности престолу и православию, чтобы к ней принадлежать, – или же “русскость” должна подразумевать и нечто другое: происхождение, этничность, язык, культуру? Нигде этот вопрос не стоял так остро, как на бывших восточных окраинах Речи Посполитой после польского восстания 1830–1831 годов.

Вначале июня 1831 года, в разгар восстания, Николай I предложил Австрии и Пруссии отодвинуть рубежи Царства Польского несколько на восток, но после взятия Варшавы передумал. В ответ на поставленный по-новому польский вопрос император издал в феврале 1832 года Органический статут, в котором изложил свои планы на будущее Царства Польского. Статут лишал его многих прав, данных Александром I: ликвидировались сейм, отдельная армия и особая коронация. Фельдмаршал граф Иван Паскевич был награжден титулом светлейшего князя Варшавского и назначен наместником Царства Польского. Его задачей было интегрировать Польшу в Российскую империю.

Решение связать Царство Польское и империю значительным образом повлияло на имперскую политику немного восточнее – в губерниях, которые вскоре назовут Западным краем. Это были аннексированные при Екатерине II украинские, белорусские, литовские и латвийские земли, расположенные между Польшей и Центральной Россией. До Ноябрьского восстания Романовы не совсем понимали, что с ними делать. Не был исключением и Николай. Подобно отцу, императору Павлу, и старшему брату, Александру I, он не считал, что разделы Речи Посполитой были в интересах России. Но, как и они, он не чувствовал, что может позволить себе вернуть эти земли полякам. В 1827 году государь ответил великому князю Константину как раз на такое предложение: “Пока я существую, я никак не могу допустить, чтобы идеи о присоединении Литвы к Польше могли быть поощряемы”¹. Тем не менее Николай верил, что подобная твердость не мешала ему “быть столь же хорошим поляком, как и хорошим русским”². Очевидно, он имел в виду исполнение обязанностей императора российского и царя польского. В первые дни Ноябрьского восстания польский министр финансов острил, что “польский король Николай воюет с русским императором Николаем”³. С поражением Ноябрьского восстания не осталось никаких сомнений в том, кто из них победил. Надежда на возвращение Варшаве восточных воеводств Речи Посполитой растаяла.

Тогда же, в сентябре (когда еще не все повстанцы сложили оружие), император своим тайным – и даже устным – распоряжением учредил для надзора над этой буферной зоной особый орган. Именовался тот Комитетом о делах западных губерний или, короче, Западным комитетом. Созданный по устному секретному указанию императора, комитет должен был рассматривать “разные предположения по губерниям, от Польши возвращенным”⁴. Впервые после разделов в Санкт-Петербурге появилось ведомство, ответственное за работу именно с аннексированными территориями. Конечной целью была их интеграция в империю, которая должна была произойти быстрее, чем в случае с Царством Польским. В 1763 году Екатерина II русификацию (обрусение) сделала целью для Смоленщины и Войска Запорожского. Теперь ту же политику станут проводить и в Западном крае – перемены коснутся администрации, законодательства и общественного устройства, чтобы привести их к общему знаменателю с остальными имперскими территориями.

Модель имперской экспансии и включения новых территорий, основанная на сотрудничестве с местными элитами, потерпела поражение в случае с территориями, аннексированными у Польши. Ноябрьское восстание показало эту неприглядную правду российскому правящему классу. Польская элита восстала, и у правительства не было иного выбора, кроме как менять свою политику. Народные массы, за чей счет и существовал договор с шляхтой, состояли главным образом из восточных славян. Но среди них преобладали униаты. Во время восстания господа, поляки-католики, призывали на помощь украинцев и белорусов как близких по вере и часто эту помощь получали. Правительство решило вбить клин между панами и холопами.

В ноябре 1832 года Западный комитет подготовил указ, направленный на сокращение числа жителей западных губерний, могущих претендовать на дворянское звание, включая права на покупку земли и крепостных. Эта мера должна была ослабить влияние польской шляхты. Затем, в 1840-х годах, Николай помог “русскому” крепостному введением инвентарей – документов, которые формально ограничивали его повинности перед господином. Дворянская империя, насколько могла, становилась на сторону украинских и белорусских крестьян против польских аристократов. Сверх того, Петербург упразднил городское самоуправление и отменил Литовский статут, который до тех пор лежал в основе местных правовых норм. Такая политика затронула все бывшие восточные воеводства Речи Посполитой – в том числе территорию бывшей Гетманщины, в преданности которой сомнений не было.

Правительство предусмотрело и меры по обрусению Западного края. Во-первых, создавался новый исторический нарратив, утверждавший права на недавно приобретенные территории. Во-вторых, учреждались новые университеты и учебные округа. В-третьих, белорусских и украинских униатов предстояло вернуть в православие, а униатские структуры влить в структуру русской церкви. Именно эти три подхода, характерные для реформ Николая I на западных рубежах империи, бесповоротно изменили не только облик самого региона, но и то, как русские элиты понимали самих себя и географические, общественные и культурные пределы своей нации.

Элиты Российской империи впервые задумались о будущем западных губерний, населенных главным образом восточными славянами, во время либеральных начинаний Александра I. Павел Пестель, один из вождей декабристов, осознал, насколько труден этот вопрос, когда взялся за составление революционной программы. Свой проект конституции Пестель назвал “Русской правдой” – как первый свод законов Древней Руси. Автору нелегко было совместить стремление к дальнейшему укреплению империи и веру в то, что каждый народ имеет право на политическую независимость. Владения России включали много земель, населенных разными народами. Неполный список Пестеля, кроме России и Польши, включал “Финляндию, Эстляндию, Лифляндию, Курляндию, Белоруссию, Малороссию, Новороссию, Бессарабию, Крым, Грузию, весь Кавказ, земли киргизов, все народы сибирские”⁵ (киргизами тогда звали казахов).

Пестель разрешил это противоречие весьма просто: малым народам придется забыть о праве на отдельное существование и раствориться в крупных государствах. О “неудачниках” он писал:

…По слабости своей никогда не могут составлять особых государств; а посему и подлежат все они праву благоудобства, долженствуя при том навеки отречься от права отдельной народности. Вследствие сего подводятся все вышеназванныя страны со всеми племенами в них обитающими под право благоудобства для России и объявляются в удовлетворение оному и на основании оного на вечные времена оставаться имеющими в составе Российского государства.