Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации (c 1470 года до наших дней) - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Плохий cтр.№ 31

В то время Шевченко получил известность благодаря рисункам и картинам. Выйдя на волю, он вступил в Академию художеств, а именно – в класс своего благодетеля Брюллова. Но прославили Шевченко стихи. Прозу он писал по-русски, поэзию – почти без исключения по-украински. Поэзия, впрочем, принесла ему не только известность, но и немало бед. Вначале за поэта взялись русские критики, а потом и власти. Первый сборник стихов на украинском языке он издал в 1840 году под названием “Кобзарь” (странствующий певец). На литературный дебют откликнулись обозреватели множества газет и журналов. Но если одних стихи на непривычном языке порадовали, другие высказали сомнения в законности этой затеи и сожаления, что одаренный автор растрачивает силы на стихи на украинском языке.

В популярном журнале “Библиотека для чтения” рецензент язвительно замечал: “Малороссийские поэты, как нам кажется, не довольно обращают внимания на то, что они часто пишут таким наречием, которого даже не существует в России: они, без церемонии, переделывают великороссийские слова и фразы на малороссийский манер, создают себе язык небывалый, которого ни одна из всех возможных Россий, – ни великая, ни средняя, ни малая, – ни белая, ни черная, ни красная, – ни новая, ни старая, – не могут признать за свой… ”³ Другой отзыв, напечатанный в “Северной пчеле”, прямо предлагал Шевченко перейти на русский язык. “Мы… советовали бы ему рассказывать свои прекрасные ощущения по-русски: тогда бы цветки его, как называет он стихи свои, были роскошнее, душистее, а главное – прочнее”⁴.

Шевченко был не единственным автором, на которого нападали рецензенты за использование украинского языка. “Энеида” Котляревского, изданная полностью в 1842 году, встретила такой же прием. “Библиотека для чтения” предупреждала:

Для русских читателей, которым не удавалось жить в Малороссии или по соседству, поэма господина Котляревского непонятна, даже и с пособием лексикона⁵.

Нельзя сказать, что все российские критики разделяли такое мнение, но даже те, кто так думал, вряд ли говорили о выдуманных трудностях. Русскому читателю действительно было непросто понимать украинский язык. Даже Гоголь прилагал глоссарии к русскоязычным текстам о родных краях.

Различия русского и украинского народов проявлялись не только в языке. Все больше споров вызывала история. Вначале Николай Полевой, автор многотомной “Истории русского народа”, попрекнул другого имперского историка, Дмитрия Бантыш-Каменского, тем, что тот в своей “Истории Малой России” (1822) не смог отразить особенности украинской идентичности. Затем Николай Маркевич, уроженец Черниговской губернии, решил написать еще одну историю родного края. В 1842–1843 годах вышли пять томов его “Истории Малороссии”. За образец он взял анонимную рукопись “Истории русов”, в которой история казаков представлялась как история отдельного народа. Рукопись стала широко известна в Харькове благодаря Измаилу Срезневскому, ее читали и признавали Николай Костомаров и его единомышленники. “История русов” повлияла на их восприятие прошлого Украины как самостоятельного, не общего с Россией. В 1846 году эту книгу издал в Москве Осип Бодянский, уроженец Украины, профессор Московского университета, занимавший кафедру истории и литературы славянских наречий. Входил он и в круги славянофилов, обратившие на себя внимание властей в ходе следствия по делу Кирилло-Мефодиевского общества. Другой несколько подозрительный с точки зрения Третьего отделения профессор – Михаил Погодин – видел между русскими и украинцами культурные различия. В 1845 году он писал: “Великорос-сияне живут рядом с малороссиянами, исповедуют одну веру, имеют одну судьбу, долго – одну историю. Но сколько есть различия между великороссиянами и малороссиянами!”⁶

К середине XIX века стремление украинцев к созиданию собственной идентичности поколебало веру славянофилов в единство Великой и Малой Руси и отношение к последней как источнику русской культуры. Украинцы вдохновлялись единомышленниками в Москве и Петербурге, увлеченными поисками и исследованием истоков народности, но принесли в столичные салоны не только тексты, язык которых сильно отличался от русского, но и собственную историю, отдельную от истории российского народа и государства. Довольно скоро многие поняли, что различия языка, истории и культуры пригодны для конструирования не только прошлого без великороссов, но и будущего без них же. Малороссии предстояло обернуться Украиной – страной, все так же близкой к России, но явно другой и несомненно отдельной.

Расследование тайной деятельности Кирилло-Мефодиевского общества завершилось в мае 1847 года. Тогда граф Орлов, шеф жандармов и глава Третьего отделения, подал доклад Николаю I. “Открытие Славянского или, правильнее сказать, Украйно-славянского общества началось от студента Киевского университета Алексея Петрова”⁷, – уточнял докладчик. Петров, сын полицейского чиновника, едва сводил концы с концами. Снимая комнату в одном доме с Гулаком, активным членом общества, он подслушал неблагонадежные разговоры, затем и сам принял в них участие. Услышанное побудило его донести на соседа начальству. По словам Петрова, заговорщики обсуждали, какие меры надо принять для подготовки народного восстания, введения республиканского строя и объединения всех славянских народов. Если того потребовали бы обстоятельства, утверждал Петров, злоумышленники были готовы пожертвовать и членами царской фамилии.

При этом, на взгляд шефа жандармов, допросы членов тайного общества и подробное изучение программных документов показали, что Петров сгустил краски. В организации якобы состояли три человека: Костомаров, Гулак и Белозерский. Деятельность ее сводилась к разговорам. Некоторые знакомые, вроде Шевченко, иногда принимали участие в беседах, но это понемногу сошло на нет. Ни члены кружка, ни их друзья не готовили восстания, а якобы желали достичь лишь объединения славян под скипетром Николая I. “Собственно политическое зло, к счастью, еще не успело развиться до той степени, как представлялось по первоначальным сведениям”⁸, – уверял Орлов государя.

Позднейшие исследователи пришли к выводу, что шеф жандармов, умышленно или нет, недооценил угрозу общества, неверно поняв и представив смысл его программы. “Политическое зло”, тревожившее власть, отразилось в нескольких текстах. Из них самым пространным был “Закон Божий” (известный также как “Книга бытия украинского народа”). Орлов назвал его переделкой книги Адама Мицкевича, Костомаров же на допросе заявил, что его написали поляки в начале 1830-х годов. На самом деле “Закон Божий” принадлежал перу главным образом самого Костомарова, а многие идеи, высказанные в тексте, прозвучали в ходе упомянутых бесед.

Изложенная там программа-максимум (как и предполагало в начале следствия Третье отделение) заключалась в создании федеративной республики славянских народов, основанной на принципе народного представительства, царю не отводилось никакой роли. Членов императорской фамилии называли немецкими узурпаторами, угнетавшими самодержавием свободолюбивых славян. Общественный уклад государства должен был покоиться на началах христианской этики. Костомаров писал, что нет никакого иного царя, кроме небесного. “Закон Божий” гласил: “Начальник и правитель обязаны подчиняться закону и народному собранию”. Костомаров из уваровской триады принимал лишь православие и народность, отвергая самодержавие. При этом веру он толковал в противоположном автократии духе, народностью, за которую выступал, были украинцы, а не русские.