Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации (c 1470 года до наших дней) - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Плохий cтр.№ 20

Верноподданные стихотворцы не замедлили встать на ту же позицию. Василий Петров – который после второго раздела именовал поляков “наперсниками России” – вывел их теперь в образе хищников:

В годы правления Екатерины в украинцах и белорусах Речи Посполитой видели главным образом паству греко-российской (греческой, православной) церкви. Однако большинство “белорусского” народа, подчиненного ей в ходе разделов, к этой церкви не принадлежало. Речь не о польской или ополяченной шляхте, представители которой были католиками, не об иудеях, а о большинстве восточных славян. Большинство из них были униатами. На землях, аннексированных Россией после второго раздела, жили 300 тысяч православных и больше двух миллионов униатов. На территориях, присоединенных после третьего раздела, православных почти не было.

В апреле 1794 года Екатерина решила поправить дело, начав кампанию по возвращению униатов в православие. Процесс ускорило обращение о переходе в православие жителей двадцати местечек и сел Правобережной Украины – арены долгой и кровавой борьбы униатов и православных со времени восстания 1768 года. Екатерина не только дала согласие, но и решила сделать этот случай примером для возвращения в православие и для остальных. Если понадобится, то применить силу. В пастырской грамоте, написанной и отпечатанной по велению Екатерины, говорилось: “Ведомо каждому, что в смутные времена России великая часть ея подданных, православную греческую веру исповедовавших, быв отторгнута от истинного тела своего под иго польское, вскоре печальными опытами дознала величайшие в свободном благочестия своего исповедании притеснения”¹⁶. Императрица же, по словам иерарха, возвратила “под державу свою сей единоплеменный народ”¹⁷.

Собственный указ Екатерины генерал-губернатору присоединенных территорий новые задачи российской политики излагал гораздо откровеннее, чем пастырское письмо. Она писала о стремлении “к удобнейшему искоренению унии”, а не только о “споспешестве”¹⁸ тем немногим приходам, которые сами хотели ее отвергнуть. Екатерина учитывала возможность больших волнений и сопротивления и ожидала, что губернатор справится с этим. Привлекая земскую полицию, он должен был следить, “дабы всякий непорядок и беспокойство отвращены были и чтоб никто из помещиков, временных владельцев и чиновников духовных и мирских римского и униатского закона не осмелился делать ни малейшего в том препятствия, обращающимся в благочестие притеснения и обид. Всякое подобное покушение яко противу господствующей веры обращаемое и означающее преслушание воле нашей, долженствует быть принято за уголовное преступление суду, подлежащее и влекущее секвестр имения до окончания дела”¹⁹.

Не так давно государыня выступала в защиту православных Речи Посполитой во имя идеалов веротерпимости. За это ее превозносил сам Вольтер. Теперь же она сама стала преследовать иноверцев. Чем это можно объяснить? В пастырской грамоте униаты названы “единоплеменным народом”, эти слова показывают, как государыня отождествляла этническое происхождение и конфессиональную принадлежность. Однако непосредственную причину следует искать не там. К 1794 году в ответ на Французскую революцию и подрыв королевской власти во французском стиле, произошедший в Польше, Екатерина отказалась от многих своих прежних идеалов. Указ о мерах по искоренению унии Екатерина издала во время восстания Костюшко. Вожди повстанцев искали поддержки среди крестьян-униатов. Гонения на униатскую церковь в таких обстоятельствах выглядели как реакция на бунт. Екатерина могла рассчитывать на верность православных священников в бывшей Речи Посполитой, но едва ли могла доверять униатам.

Екатерина не заменила открыто прежнюю веротерпимость на нечто противоположное. По ее словам, теперь следовало устранить несправедливости, причиненные православным. Польские власти силой навязали православным унию, а теперь она всего лишь помогала им вернуться к вере предков.

Кампания по возвращению к “вере отцов и праотцов”, как указывалось в официальных светских и церковных документах, принесла ожидаемые плоды на Правобережной Украине, где к 1796 году уцелели считанные грекокатолические приходы. Но чем дальше на запад и северо-запад, тем больше униатских священников и приходов отказывались от перехода, несмотря на давление властей. Центр белорусских земель и Волынь оставались преимущественно униатскими. Третий раздел Речи Посполитой число униатов-подданных Екатерины снова увеличил. Всего около 1,4 миллиона католиков византийского обряда оставались в империи после кампании Екатерины по возвращению в православие. Процесс застопорился со смертью императрицы, последовавшей в 1796 году.

Петр I дал толчок долгому процессу наполнения имперской формы национальной сутью – в интересах самодержавия, но именно Екатерина II придала ему небывалый размах. Идея философов-просветителей о разумном правлении пригодилась ей для сглаживания национальных и этнических особенностей и усиления центральной власти над такими разными землями империи. Кроме реформы административного деления и органов государственного управления, созидание империи требовало внятной исторической мифологии, развития общего литературного языка, переосмысления места православной церкви в этнически неоднородной державе.

Что касается русской идентичности и самосознания, то правление Екатерины сформировало новый взгляд на российскую имперскую нацию. Рост централизма размывал лояльность к автономным образованиям вроде Гетманщины. Складывалась единая общерусская идентичность. Менялись и социальные нормы. “Сыны Отечества” – еще недавно лишь верные слуги государевы – становились гражданами, наделенными рядом прав. Российское имперское мировоззрение оставалось враждебно Западу, как это было и при Елизавете, но утратило прежнюю агрессивность.

Екатерина всерьез отнеслась к роли защитницы православия, поэтому Россия вмешивалась в религиозные распри у западного соседа гораздо бесцеремоннее прежнего. При этом монархиня видела в угнетенных русинах лишь единоверцев – не тот же народ, что ее подданные. В ее понимании границы русского народа совпадали с границами Российского государства. И только к концу ее правления, когда три раздела Речи Посполитой принесли в Российскую империю миллионы неправославных подданных, этничность вошла в официальный политический дискурс. Екатерина и ее приближенные не рассматривали этническую принадлежность как основополагающую характеристику новых подданных, но именно они в следующем столетии повлияли на новое понимание русской идентичности.

Модель имперского самосознания, созданная под влиянием идей Просвещения, оказалась не готова к побочным эффектам разделов. Екатерина Алексеевна, подобно Ивану III Васильевичу в конце XV века, отбирала у Великого княжества Литовского земли, упирая на древние права – наследие киевских князей. Но перед Екатериной встала куда более трудная задача, чем стояла перед Иваном, когда пришлось интегрировать эти земли в Российское государство. Разделы принесли в империю миллионы восточных славян (белорусов и украинцев), которых Екатерина в указах и письмах называла и единоверцами, и единоплеменниками. При этом большинство “перспективных русских” пребывали в унии с Римом. Имперские власти отвергли многоконфессиональную модель русской нации, вместо этого начали насильственную кампанию по возвращению униатов к “вере отцов и праотцов”.