Кампания по обращению в православие, начавшаяся из соображения безопасности в разгар восстания Тадеуша Костюшко, стала провозвестницей подхода имперских властей к униатам, который закрепится надолго. Главной причиной продолжения такой политики в XIX веке будет польская угроза – не только границам России, но и границам новой концепции российского народа.
Глава 5
Польский вызов
Вольтер как-то сострил: “Один поляк – душка, два поляка – ссора, три поляка – это уже польский вопрос”1. В результате разделов Речи Посполитой (Вольтер приветствовал их начало в 1772 году) Россия приобрела гораздо больше трех поляков. Польский вопрос стал головной болью для русских самодержцев. Екатерина не желала даровать особые права недавно захваченным землям, в отличие от прежних царей, при которых вновь присоединенные окраины долгое время, иногда десятки и сотни лет, обладали широкой автономией. Так было с Гетманщиной и Прибалтийскими территориями. Присоединенные польские земли не получили какого-либо особого статуса, что создавало напряжение в отношениях центра и новых окраин.
Тем не менее среди русских дворян – включая кое-кого из администраторов новых земель – многие прониклись сочувствием к уязвленной шляхетской гордости. Разделы они считали несправедливыми и опрометчивыми с точки зрения интересов России в Европе. Чувство вины по отношению к плененному, но не сломленному соседу было совершенно новым для русского имперского мировоззрения. Поляки обладали аристократией и элитой, с которой трудно было говорить свысока. Речь Посполитая состоялась как региональная держава с глубоко осмысленным пониманием своей имперской “миссии”, чья элита была верна “отчизне” и государству. Оформленная политическая нация не могла отказаться от мечты о независимом государстве. К тому же ее элита презирала новых господ, считая себя в культурном плане куда выше, чем завоеватели (эти чувства были намного сильнее ощущений казацкой элиты Войска Запорожского XVII века), что создало дополнительные трудности для имперского аппарата, привыкшего действовать по определенной схеме. Обычно тот заключал с местной верхушкой сделку, которая оплачивалась за счет эксплуатации низших слоев населения и утверждала высшую верховную власть Петербурга. Такую сделку предложили и шляхте, но местные элиты не были склонны согласиться на нее, а если соглашались, то надежными партнерами не были.
Польский вопрос никогда не был для России чем-то теоретическим, оставленным для осмысления философам. Поляки не раз брали в руки оружие, стремясь не просто быть услышанными или улучшить отношения с митрополией, а чтобы сбросить российское владычество и возродить Речь Посполитую в старых границах. Они шагали вперед, при этом глядя назад, в прошлое. Для Российской империи поляки стали опасными врагами. Начало эры национализма с его упором на этнический и языковой признаки создало еще одно препятствие для успешной интеграции новых земель. Мало того, что польская шляхта была носителем политической культуры, противоположной абсолютизму, мало того, что она принадлежала к католической церкви, к которой российская православная элита всегда относилась с величайшим недоверием. Кроме всего этого поляки заложили фундамент отдельной, модерной польской идентичности: общественные институты, исторические мифы, язык, литературу и религию.
Русская имперская элита не сумела решить польский вопрос обычным путем – ассимиляцией элит завоеванных территорий. Это вынудило ее пристальнее взглянуть на собственную идентичность. Тогда-то и была выведена новая формула: сочетание верности самодержавию и церкви с новым понятием, а именно – нации. Известная в историографии как доктрина официальной народности, она будет определять нациестроительство в России почти на столетие вперед.
В 1812 году вторжение армии Наполеона в Россию официально именовалось Польской войной, а точнее – Второй польской войной. В ходе первой (1806–1807) Наполеон разбил армию коалиции Австрии, Пруссии и России и отобрал у Пруссии доставшееся ей по польским разделам Герцогство Варшавское. Было объявлено, что целью второй кампании является восстановление Польского королевства, включая территории, отошедшие по разделам к России. Истинной же целью Наполеона, по мнению многих ученых, было вынудить Россию прекратить торговлю с Англией и затянуть у той на шее петлю континентальной блокады. Но из торговли не сделать боевой клич для французской армии и союзников в регионе, выступивших походом на Москву, кто по просьбе Наполеона, а кто по приказу. Устранение великой исторической несправедливости и восстановление Польского государства были подходящими мотивами, чтобы поднять боевой дух армии и привлечь в нее множество поляков. Сама война приобрела необходимую легитимность в глазах всего мира.
Третий раздел стер Польшу с карты Европы, и властители условились не упоминать ее ни в монарших титулах, ни в названиях присоединенных провинций. Куда труднее оказалось удалить Польшу с карты ментальной, из мировоззрения европейцев – в первую очередь самих поляков. Согласно легенде, в 1794 году разбитый русскими Тадеуш Костюшко в отчаянии воскликнул: “Finis Poloniae!” (“Конец Польше!”) Позднее он уверял, что это ложь. И многие поляки отказывались признавать, что страна потеряна навсегда. Кое-кто вступил в революционную армию Наполеона и дрался под знаменами будущего императора в Италии, в Египте и даже на Гаити. Первая строка их марша (теперь – гимна Польской Республики) гласит: “Еще Польша не погибла, коль живем мы сами”2.
Наполеон никогда не забывал верности польских легионеров и то, ради чего они боролись. Выступая перед депутатами сейма Герцогства Варшавского в первые дни войны, повелитель Европы напомнил о храбрости польских частей Великой армии и обещал воплотить их мечту в жизнь. Император сказал: “Я люблю вашу нацию. Вот уже в течение шестнадцати лет я видел ваших воинов, сражавшихся со мной на полях Италии и Испании. Я аплодирую вашим поступкам. Я одобряю все усилия, которые вы намерены употребить, и сделаю все, от меня зависящее, дабы поддержать ваши намерения. Если старания ваши будут единодушны, можете питать надежду заставить ваших врагов признать ваши права”3.
Намерения и права, которые имел в виду Наполеон, нашли отражение в докладе, подготовленном немного ранее в сейме:
Мы восстановляем Польшу на твердыне права, данного нам природой, на объединениях наших предков, на святом праве, признанном всем миром, которое было купелью рода человеческого. Восстановляем Польшу не только мы, вкушающие сладость ее возрождения, но и все жители различных стран, ожидающих своего освобождения… Несмотря на продолжительную отторгнутость, жители Литвы, Белой Руси, Украины, Подолии и Волыни – наши братья. Они поляки, как и мы, они имеют право пока звать себя поляками4.
Наполеон сообщил депутатам, что не может нарушить данное Австрии слово. С Австрией у него мир, поэтому об австрийской части Польши нечего и говорить. Но с русской частью таких трудностей нет. Император продолжал: “Пусть Литва, Самогития
[12], Витебск, Полоцк, Могилев, Волынь, Украина и Подолия одушевляются тем же духом, который встретил я в великой Польше, и Провидение увенчает успехом святое ваше дело”5.