Реки Аида - читать онлайн книгу. Автор: Марек Краевский cтр.№ 50

— Ты делаешь агранду, Ханас, — Попельский давился.

Произнесенные им слова имели имели оборванные приставки и заглушенные окончания. Звучали как «…ешь …гран… нас».

— Сторож в борделе узнает Элзунию, — булькал комиссар, закрыв глаза. — И скажет, кто ее насиловал…

Ханас наклонился над Попельским. Звуки топанья указывали на то, что Тосик скачет вокруг с все большим нетерпением. Леокадия плакала тихо.

— Сейчас зажжем свет, и будешь смотреть, как ее долбят… — Ханас задумчиво потер щетину на подбородке. — Но ты наверняка не захочешь и сожмешь веки. Но у нас есть на это способ… Я тебя ненавижу и не прикоснусь, но Тосик не брезглив. Если я ему скажу, то он тебе веки кнопками прибьет ко лбу.

Ханас зажег светильник. Тосик расстегнул штаны и заходил Леокадии то с одной, то с другой стороны. Несчастная голову засунула между колен, а кожа рук, которыми обхватила кости скрещенных ног, стала бело-серой. С ягодицами, втиснутыми в угол и со сплетенными руками и ногами сопротивлялась доступу к своему телу.

Разозленный этим идиот ударил ее сильно в голову. Удар был настолько сильным, что отбросил ее на стену. Аккуратно подстриженные волосы рассыпались и прилипли к ее мокрому лицу. Тосик снова поднял кулак, но в этот момент Ханас сделал замах и ударил его со всей силы в морду.

— Иди нахуй наверх за кнопками! — крикнул он. — Или уже, ублюдок!

Тосик с трудом застегнул брюки и побежал наверх. Ханас прислонился к стене и закурил папиросу. Из-под прищуренных век наблюдал за своим узникам. Попельский лежал на боку, его предплечье было смещено назад, а на локте разливался напухшая сфера.

— Кнопками. — Ханас рассмеялся. — Кнопками глазки откроем…

Быстрые, легкие шаги раздались на лестнице. В подвале появился Сташек. Пыхтел тяжело, был раскрасневшийся и потный.

— Шеф, — выдохнул он. — Что-то плохое с Элзунией!

Ханас побежал вверх по лестнице, преодолевая по две ступеньки сразу. Через несколько секунд он оказался на втором этаже. На пороге в комнату девочки стояла новая гувернантка. Ее лицо выражало ужас. Увидев Ханаса, театральным жестом она указала рукой открытую дверь.

Ханас оттолкнул ее и ворвался внутрь.

Остановились на нем две пары глаз. Одна из них выражала максимальный ужас, вторая — облегчение и веселье.

Пластинка крутилась на патефоне, который был настроен на полную громкость. Детская комната наполнялась спокойным и ровным мужским голосом.

Элзуния сидела на корточках между комодом и кроватью. Небольшие пухлые руки она прижала к ушам. Ее губы были полуоткрыты и изогнуты подковкой. В их уголках собрались струйки слюны. Из больших широко открытых глаз катились слезы. Эля выдавала из себя быстрые и отрывистые вздохи.

Ханас знал, что в наборе ее неартикулированных сигналов это означает сильный страх.

Вторая девочка совсем не боялась. Она сидела за столом и смотрела на отца Эли с легкой улыбкой.

Это его успокоило и в то же время рассердило.

— Что здесь происходит?! — зарычал он. — Почему Элзуния плачет?!

Девочка за столом перестала улыбаться.

— Я хотела ее чем-нибудь развлечь… — ответила она дрожащим голосом. — Так долго вместе сидим с тех пор, как тетю забрали… Это скучно… И я заиграла первую хорошую пластинку на патефоне. А Элька начала кричать тогда, плакать и дышать… Показывала пальцем какой-то шарик в корзине для мусора… Я не знаю, что с ней случилось…

В руках Ханаса вскоре оказался упомянутый предмет.

— Элька очень не любит шарик, — говорила захваченная девочка. — Я не знаю, почему…

Ханас знал. Доктор Левицкий научил его несколько лет назад, как отучить Эльзунию от вредных привычек и поведения.

— Когда Эля что-то плохое сделает, — сказал тогда доктор, — вы не можете на нее кричать или, что еще хуже, бить… Просто потереть шариком о стекло… Она не любит этого звука. Если что-то связывает с этим визгом, то будет позже этого чего-то бояться.

Ханас хорошо помнил сцену в прошлом году, когда он отправился вместе с Элзунией в кондитерскую Дудка на Мариацкой площади. Девочка бросила на витрину с печеньем и начала лизать стекло. Клиенты заведения смотрели с негодованием на всю сцену. Тогда он — по совету врача — достал из кармана шарик, послюнил его и потер о витрину. Элзуния заткнула уши и в ужасе села на пол кондитерской. С этого времени затыкала уши и кричала, как только они приближались к Мариацкой площади, как только в отдалении замаячила статуя Мицкевича. Ханас имел это объяснение сегодняшнего поведения дочери — доктор Левицкий играл на граммофоне эту пластинку, а потом потирал шариком о стекло. Только зачем? Только зачем это делал?

Прислушивался некоторое время. Записанный голос мужчины был знакомый.

Девочка за столом рассмеялась громко и хлопнула руками с удовлетворением. Ханас посмотрел на нее грозно, а потом приблизился медленным шагом. Порванная рубашка обнажала слипшиеся волосы на груди. Перекошенный галстук висел на оторванном воротнике.

— Чего ты смеешься, ты, дешевая соплячка?! — крикнул он. — Это так красиво смеяться над больным ребенком?!

— Я… я смеялась не над Элькой, потому что… потому что… — заикалась девочка. — Я от радости рассмеялась. — Она указала рукой трубу патефона. — Потому что это мой папа говорит, а она боится голоса моего папы!

В душном воздухе комнаты разносился спокойный, ровный голос Эдварда Попельского.

— Не бойся. Я только пошутил. Это неправда, я таких вовсе не преследую. Я только хотел подступиться. Да, действительно, я такой же, как они… Я люблю детей… Мой номер телефона 243-15. Запомнишь? 243-15. Позвони, если увидишь кого-то похожего. Я с таким встречусь, обменяюсь взглядами… Попробуй что-то больше о таком узнать, чтобы я мог найти его… Моя ты бедная крошка! Моя любимая пташка!

Ханас выключил граммофон. Элзуния вытерла глаза пальцами и улыбнулась отцу. Уже не боялась.

Но боялась Рита Попельская, когда Ханас сел рядом с ней. Она съежилась, когда он смотрел ей в глаза. Выдохнула, когда увидела на его жесткой ладони мятный леденец. Помедлив, предложил конфетку.

— Сейчас пойдешь, милая, домой, — прошептал он ей. — Вместе с тетей. А папа придет к вам в ближайшее время…

— Когда? — спросила Рита.

— Как только ему куплю в подарок новый костюм, — ответил он. — Потому что этот грязный немного…

Утром Леон Ставский всегда подсчитывал выручку и отнимал из нее фиксированный процент в счет своего гонорара. Потом отодвинулся от стола, раскрыл размещенный в шкафу сейф, вынул пачку банковских квитанций и все еще рассчитывал свои сбережения. Можно бы выполнять эту процедуру раз за какое-то время, чтобы прибавить текущие доходы к тем, уже собранным. Но Ставский делал ежедневные подсчет, потому что они были ему утешением и надеждой. Благодаря добавленным днем, столбики чисел медленно росли и говорили ему, что все ближе день, когда он выплатит долг перед Исидором Неуа, своим бывшим сообщником, а ныне работодателем. Вот наступит момент, когда покинет этот грязный бордель и поедет в Америку, где жизнь начнет совершенно с нуля.